Анна Монахова - Гобеленовая книга

Странно. Он ожидал увидеть пляски ведьм вокруг котла.

А там была девушка. Она стояла в центре большого зала, двери в который были распахнуты. Свет луны заливал все пространство этой пропыленной огромной комнаты, где когда-то проходили провинциальные балы.

Глаза девушки были закрыты, а ее тонких руках с длинными пальцами, свивались и уходили во все стороны мерцающие красные нити. Они сплетались, как сложное полотно, но не спутывались между собой. И спускаясь откуда-то из высокой пустоты, они расходились прочь от девушки дрожащими лучами надежды, которые вот-вот могут оборваться. Девушка стояла неподвижно, и лишь ее проворные пальцы делали свою работу. Из ее закрытых глаз текли слезы. Девушка стояла в одной длинной рубашке и на босу ногу. Когда Марк решился все-таки подойти поближе, он заметил еще одно движение возле девушки.

Чья-то тень быстро перемещалась в сумраке, стараясь избегать света. Сердце стукнуло раз, потом еще. Как тяжело сделать еще пару шагов. Кто будет первым – он или тот, что прячется по углам. Марк успел протянуть руку и схватить девушку, прежде чем произошло непоправимое. Он хотел сказать ей, что она теперь в безопасности, что все будет хорошо, но почувствовал, что ничком лежит на чем-то мягком. Резко подняв голову, он понял, что лежит в собственной постели и вокруг все еще ночь. Как он здесь оказался? И где эта девушка? Это был сон? Марк поднялся с постели, прошелся босиком по полу до окна и взглянул на улицу. И тогда он увидел серебристую мерцающую нить, спускавшуюся прямо к его груди. Неосязаемая, и все же ясно видная, она сияла в темноте. Марк потянулся к ней пальцами правой руки и моргнул. А когда открыл глаза, нить исчезла.

На следующее утро ветер с запада привел тучи, а с ними принес и грозу, и, вместо того, чтобы пойти погулять, Агате пришлось сидеть дома. На улице гремело и сверкало так, словно началась война. Потоки ливня смывали пыль с листьев сирени, что росла за окном, и уже отцветающие мокрые белые кисти жалко висели, как тряпочки.

Агата любила слушать раскаты грома и широко раскрывала глаза, видя, как молнии врезаются в землю. Ей казалось, что одна из сверкающих лент вот-вот врежется в их дом, но молнии впивались в горизонт и пропадали. Бабушка с утра хлопотала на кухне, а сейчас притихла в своей комнате. Агата пыталась ей помочь, но, похоже, больше мешала. Все-таки пока что готовить у нее не слишком получалось. У бабушки же все выходило легко и просто, словно играючи. Вот только сейчас бабушка Фима выглядела усталой.

Агата рассеянно перелистывала страницы книги Жюля Верна, откопанной в любимом застекленном книжном шкафу. Как же вкусно пахнут страринные книги!

«Бабушка теперь все больше устает. И нет, чтоб прилечь отдохнуть. А она все ходит, все что-то делает. Привычка ей покоя не дает. А не залезть ли мне на чердак для разнообразия?» – подумала девушка.

Чердак был тайной сокровищницей Агаты, ее личным кладом. Всем известно, что на чердаках обычно хранится старая одежда, газеты, потертые чемоданы и прочая ерунда. Но Агата была почти уверена, что чердак – это место, где можно найти самые удивительные вещи. Она когда-то случайно откопала там очень красивые старинные платья и большую раму для картины. Из спальни внезапно раздался голос бабушки Серафимы:

– Агата, подойди ко мне, пожалуйста!

Агата поднялась со своего диванчика и подошла к бабушке, которая сидела за круглым лакированным столиком, за которым обычно занималась рукоделием.

Небольшая квадратная комнатка бабы Фимы вмещала в себя кровать, застеленную вышитой простыней, с горой ярких подушек и лоскутным одеялом. А над кроватью висел ковер. Бабушка, правда, называла его гобеленом, так как на нем был изображен какой-то сюжет. Гобелен был настолько старым и потертым, словно ему только что исполнилось тысяча лет, не меньше. Точно разобрать то, что изображено на гобелене, было очень трудно. Кажется, женщина склонилась над прялкой, а рядом мужчина в черном. У бабушки, рядом с кроватью тоже стояла прялка, а на маленьком комоде – корзинка с нитками и иглами в вышитой игольнице.

Бабушка Серафима была самой лучшей мастерицей в городе. Правда, она сама называла себя узорницей. Что это слово означало, бабушка не объясняла, но когда произносила его, в ее голосе чувствовалась гордость и трепетное отношение. Бабушка Серафима умела все – и прясть, и ткать, и вышивать, и плести кружева.

Агату она приучала к рукоделию с самого раннего детства.