Андрей Лобов - Рассказы 15. Homo

– Дед, деда!

– Терраформирование – это как сделать из непригодной для жизни планеты Cкажи, а что такое гуманизация? – Маленькая Маринка скачет по гладким каменным плитам, словно играя в классики.

Мы спускаемся от дома на горе вниз по мощеной дороге. Интересно, где она услышала это слово?

– Хороший вопрос. Многие путают «гуманизацию» и «терраформирование», – говорю я, подражая тону лектора из видеоуроковпригодную. А гуманизация – это подготовка уже пригодной планеты для безопасной и удобной жизни земных колонистов. Это как из дикого леса сделать уютный сад, понятно?

Я вдыхаю смолянистый запах кипарисов и саговников, зеленеющих вдоль дороги. Хорошо прижились на здешних камнях. Из зарослей доносятся трели цикад. Райское спокойствие курортного мира.

– Понятно. – Маринка поправляет панамку и тут же перескакивает к новому вопросу: – А что труднее?

– Терраформирование однозначно сложнее и дороже. Уйдет много-много лет работы, прежде чем на новой планете вырастут цветы и люди смогут гулять без скафандров. Пригодные для жизни миры – огромная редкость в нашей галактике!

Дорога изгибается вдоль склона и ныряет в прорезанную в скале террасу. Воздух уже заметно прогрелся с утра, но в тени еще царит приятная прохлада.

– А наша Тейя сразу была пригодная? – не унимается Маринка.

– Да, мир Кесслер-1А был уже обитаем, когда мы прилетели сюда. Я сам участвовал в его гуманизации.

Внучка серьезно смотрит мне в глаза.

– И как, страшно было?

Я морщу лоб, припоминая те далекие времена. Было ли мне тогда страшно?

– Пошел! Пошел! Пошел! – орет над ухом сержант.

Десятки кованых ботинок гремят по железному трапу. Над головой тяжелые лопасти конвертоплана молотят горячий воздух. Высадив космодесантников на жаркий песок, винтокрылые машины снова взмывают в небо.

– Первое отделение – северный вход! Второе отделение – южный! – голос комбата шипит из наушника. – Третье – охраняете периметр и внешние стены. И чтоб ни один таракан не ушел!

Хорошо ему там командовать, наблюдая с безопасного расстояния.

Надо мной нависает черная громада улья. Гора из угрюмых глыб вздымается посреди пустыни, словно гигантский муравейник. И какому дураку пришло в голову прозвать их ульями?

Солдаты первого отделения грузной трусцой движутся в обход. Мы идем прямо, где на возвышении, меж камней чернеет зев прохода внутрь горы.

В первых рядах – уже нюхавшие порох ветераны, они живо карабкаются по голым камням с оружием наперевес и, не сбавляя хода, ныряют в темный провал. «Желторотики» вроде меня, кто только из учебки, стремятся не отстать.

Я невольно замираю над зияющей дырой. В лицо бьет горячий воздух и запах гари.

Сержант Ульман сочувственно косится на меня.

– Первый вылет?

Несмотря на немецкую фамилию, внешностью он больше напоминает мексиканца и говорит на общеземном с заметным арабским акцентом.

– Да не дрожи ты так! – ухмыляется он, щелкая предохранителем своего пулемета. – Там всех тараканов с воздуха напалмом выжгли. Наше дело – убедиться, что все чисто, и отработать раненых. Чтоб не мучились.

Мы спускаемся внутрь последними. Под землей не так уж и темно, извилистые проходы ветвятся во все стороны, местами пропуская свет снаружи. Дыма тут заметно больше, но дышать можно – ветер гоняет по улью воздух с поверхности.

– Тренировки свои помнишь? – пытаясь ободрить, сержант хлопает по баллонам за моей спиной. – Задачи огнеметчика на поле боя?

Я вытягиваюсь в струнку, как на плацу, и заученные слова сами отскакивают от зубов:

– Выявлять противника в скрытых и малодоступных местах! Уничтожать кладки яиц и запасы…

– Ладно-ладно! Молодец! – смеясь, обрывает он. – Смотри, только своих не поджарь. Увидишь кого из недобитых – ты знаешь, что делать. Главное, чтобы они не страдали – мы ж не звери какие-то!

Мы ступаем по черным отполированным камням. Сколько же поколений шлифовали их своими лапами? Под ногами хрустят черепки, пепел, обгорелые железки и дымящиеся куски мяса.

Я застываю, впервые так близко разглядывая тело туземца. У них мало общего с нами – две ноги, две передние лапы с клешнями, похожие на клюв массивные челюсти. Тело сильно обожжено, даже костяные щитки на спине оплавились.

По мрачным тоннелям носится эхо одиночных выстрелов. Наверное, ветераны убеждаются, что живых не осталось. Завяжись ближний бой, уже строчили бы длинными очередями.