Андрей Лобов - Рассказы 15. Homo

– Она искин.

– У нее есть брат.

– Он ей не брат.

Шульгин отвернулся. Некоторое время стоял, уставившись в стол, в кружок лимона. Схватил и съел лимон. Еще один. Скривился. Повернулся и сказал ровно, будто не кричал только что:

– Восстановите ее. Что, у вас мало искинов, обычных? А она… другая, она в колонию к Ваське ездила, много у вас таких?

Михаил Сергеевич вздохнул.

– Нет, она одна. Почему так вышло, кто его знает? Может, все как у людей. Чем сложнее жизнь, тем и они сложнее становятся, опора. В них ведь много людского заложено, а как иначе, люди придумали. Потому и жаль ее. Васька этот, паршивец! А ну как по наклонной пойдет, в тюрьму сядет? Она будет его всю жизнь вытаскивать, сопли вытирать…

– Вот и нужна ему Ника, чтобы не пойти. Хороший пацан, только отчаянный, жуть берет. Ему надо, чтобы его любил кто-то, – сказал Шульгин. И тихо добавил: – А Нике он нужен. Не видели вы ее с ним. Она счастливая была, что видит его.

– Да видел я все, – отрезал Михаил Сергеич. – Уволят меня с вами! То хоть какую-то работенку подбрасывали.

Шульгин растерянно рассмеялся, почуяв слабину в обороне Техподдержки, и сказал:

– А к нам в театр пойдемте.

Михаил Сергеич укоризненно покачал головой:

– Э-эх, в театр, я искинов пятого поколения делал! А теперь что? Шторы эти, кулисы задергивать?! Да и вообще… Ты вот ее видел? Она спокойная, веселая. Людям хорошо с ней. Это ее работа. Путь, если хочешь. Ты ведь не боишься красивых слов. Ну так это они. Она нужна людям…

– Василий не человек, получается, – буркнул Шульгин, потеряв надежду.

– А-а! Опять за свое. Василий – это Василий. Искин – это искин. Люди могут сорваться, оступиться, искин не должен, он опора… Люди попросили о помощи, она с ними.

– Нам с Васькой нечем оплатить эту помощь, он бы ее позвал. Мне копить и копить, цены у вас в техцентре космические, – сказал Шульгин, развернулся и пошел.

– Иди, иди, ишь! – Михаил Сергеич привстал, но рухнул, прижатый столом. Договорил тихо, в стол: – Ваське оплатить нечем, а и те люди – чем виноваты? Им как быть?!

Хлопнула дверь. Шульгин сбежал по лестнице. Вспомнил, что этаж четырнадцатый, стукнул по кнопке лифта…

Долго шел по улице. Поздно было уже, но на улицах многолюдно, тепло и как-то весенне: зеленой листвой пахнет, под ногами сережки опавшие, будто мохнатые гусеницы. Завтра на работу рано утром… а вечером – стояние на углу. Фонарщика купили. Теперь надо попробовать доделать свистуна. Свистун бил в литавры, а при ударе вместо боя тарелок раздавалась птичья трель, короткая и смешная. Свистун втягивал голову в плечи, сконфуженно оглядывался и бил опять. Что-то заедало, когда раздавалась трель…

Птичья трель по-прежнему заедала. Шульгин рассмеялся и огляделся. Хорошо, хоть зрителей в этот утренний час, в перерыв между спектаклями, было особенно мало. Трое.

Нет, четверо.

Девчонка остановилась прямо напротив Шульгина, посреди тротуара, сунув руки в карманы. Склонив голову, она смотрела на него. Серые большие глаза, черная толстовка, черные кроссовки.

– Здравствуй, Ника, – улыбнулся Шульгин, радость дурацкая подкатила комом.

– Здравствуй, Шульгин, – сказала Ника и пошла.

Шульгин сунул свистуна в рюкзак, догнал ее. Они некоторое время шли молча.

– Значит, ты нас не забыла, – сказал Шульгин.

– Когда вы пришли, я подумала, что вы не обознались, и решила поискать в памяти. Прослушала Мышу и Кубок.

– Мышу и кубок… прослушала… понятно, что тут непонятного, – повторил Шульгин задумчиво.

Ника рассмеялась. Этот смех он у нее любил особенно. Очень тихий. Ему даже казалось, что она так смеялась только с ним. Ника остановилась и достала из рюкзака механическую мышку, Пьеро и обычный кубок. Шульгин вздрогнул, когда Мышь проворчала голосом суховатым и вежливым:

– Ну вот, карты раскрываем, значит.

– На людей надежды мало, расскажет, – возгласил сварливо Кубок.

Пьеро молчал.

– Но Техподдержка… получается, про них знает, – вскинул глаза на Нику Шульгин. И подумал, что ворчит, как этот старый медный Кубок.

– Техподдержка свой человек, – ответила Ника. – Он эту память мне оставляет каждый раз, хоть и ругается. Теперь я к Васе.

Шульгин кивнул. Ясно, значит, на станцию, что тут неясного.

Спустились в переход. Ника шла, вцепившись в лямки рюкзака. Машинально отвечала. Иногда поворачивалась к нему. Слушала. Опять отворачивалась. «Вспомнит и придет… как сегодня пришла, и много лет так будет идти, ну просто не будет меня, а может, и не вспомнит, да и черт с ним», – думал Шульгин, покупая Ваське шоколад и пирожки с яблоком, тот просил «те, которые у перехода продаются, такие, узелком». Оглянулся быстро. Ушла, не догонишь… И рассмеялся. Ника стояла в толпе, глядя на него.