Евгений Курагин - Печать Каульмэ

Бурьйин отозвал магистра в сторону, и пока они о чем-то разговаривали, Мария, опершись о каменные, отшлифованные ветром и временем перила моста, смотрела на черные воды Ольги. Небольшие суденышки, баркасы и рыбацкие лодки, пришвартованные вдоль речных причалов, покачивались на волнах. Крик ночных птиц в густых кронах плакучих ив, пение лягушек и шум камыша вносили в душу Марии некоторое умиротворение, заставляли на мгновение забыться, отринуть действительность, в которую ее ввергли три года назад.

Мария вспомнила, как оказалась в отдельном кабинете наедине с двумя мужчинами, одним из которых был Ермак Васильевич Кощин, и немолодой, но красивой, ухоженной женщиной в строгом костюме, дымившей папиросой. Звали эту женщину Екатерина Анатольевна Брунхайг, и оба мужчины обращались к ней с большим почтением.

Марии задавали вопросы, на которые сложно было дать конкретный ответ, и с каждым последующим ответом задания становились все сложнее, однако после того, как собеседование закончилось, через полчаса к ней вышел профессор и, поздравив, пожал руку.

– Мария Александровна? – Гурявин подошел совершенно неслышно и позвал ее тихим шепотом: – Вы со мной?

– Да, – ответила печатница, не осознавая до конца, на что, собственно, дала свое согласие.

– Тогда вперед! – Гурявин развернулся на каблуках и, указывая на высокий дощатый забор набалдашником трости, добавил: – Время не ждет!

Девушка стряхнула с себя морок мимолетного спокойствия и последовала за магистром. У изгороди с предупреждающим об особой опасности для жизни стендом их ждал Бурьйин. Вид у него был озабоченный. Он то и дело покручивал ус, бросая взгляды то на Гурявина, то на Марию.

– Лаврентий Эдмундович, – пересилив себя, сказал капитан. – Лавр, я все же должен настоять на своем. Лапкиной никак не можно с вами, да и проводя вас без пропуска, я очень сильно рискую.

– Бросьте, Николай Степанович, смело валите все на меня! А про Марию Александровну просто забудьте! Вы ее не видели. – Гурявин махнул рукой. – А теперь отворяйте, да поскорее!

Бурьйин только вздохнул, но он отчего-то не мог отказать магистру. Два поворота ключа в замочной скважине – и совершенно неприметная дверца отварилась настежь.

– Берегите себя, Лаврентий Эдмундович, и Марию Александровну тоже, – сказал Бурьйин, провожая магистра и печатницу взглядом.

Гурявин лишь кивнул капитану жандармерии, наклонив голову, прошел в открывшийся проем первым. Мария не отставала от него ни на шаг и внутренне готовилась к самому худшему.

Но ничего ужасного не произошло. По левой стороне от резко уходящей вниз к реке лестницы росли заросли ежевики, и единственным неудобством было уворачиваться от мощных плетей разросшихся кустарников. Минуя ступеньку за ступенькой, Мария следом за магистром вышла на небольшую бетонированную площадку с перилами из дикого камня.

– Ответьте мне на вопрос, Лаврентий Эдмундович…

– Просто Лавр или Лаврентий, если вам угодно.

– Скажите, почему мы сами не могли сюда приехать, почему надо было впутывать Бурьйина?

– Приехать-то мы могли, но открыть эту дверцу не дано никому, кроме нашего общего знакомого. Кроме того что Николай Степанович является капитаном жандармерии, он долгое время служит поверенным губернского магистрата. Не открой он эту дверцу своим ключом, мы никогда не достигли бы поставленной цели.

– Но если перелезть через забор?

– Вам еще многое предстоит узнать, Мария Александровна, а пока следуйте за мной, осталось совсем чуть-чуть, – спустившись на две ступеньки, Гурявин подал девушке руку. – Здесь очень крутой спуск, будьте аккуратны.

Шаг за шагом они прошли на ярус ниже, оказались на небольшом пятачке в двадцати шагах от опор старого моста. Спускаясь за магистром, Мария кожей ощущала странную, даже пугающую ауру этого места, но никак не могла понять, что является ее источником, пока не заметила высокий гранитный столб, который прежде окутывал морок.

– Не всем печатникам доступно то, что вы сейчас увидите, Мария Александровна, а потому, что бы ни произошло, постарайтесь держать себя в руках и будьте начеку, – говоря это, магистр стянул с себя сюртук, положил его на перила. Затем, закатав рукава белоснежной сорочки, наверное, впервые по-настоящему улыбнулся.

Оставив спутницу на площадке, Гурявин шагнул вперед, и в тот же миг монолитный столб вздрогнул, стал преображаться. С него посыпалась каменная крошка, вырисовывая уродливую рожицу горгульи, – такие обычно украшали старые готические соборы. Затем обрисовались крылья, и существо, только что являвшее собой монолитный столб, тряхнуло ими так, что мелкие осколки гранита разлетелись во все стороны. Огромные крылья, подобные тем, что у летучей мыши, обнажали мощный торс существа и угрожающего вида когтистые лапы.