Наталья Антарес - Призрачное равновесие

ГЛАВА II

Климат в Адмире во многом напоминал лондонский, и особенно остро это явное сходство ощущалось именно в осенний период, но если в столице туманного Альбиона густая белесая мгла словно застилала городские улицы мягким покрывалом, которое выглядело пугающе мрачным лишь в глазах непривычных к подобным погодным условиям приезжих, на поверку оказываясь чем-то вроде уютного клетчатого пледа, неизбежно располагающего к тихим вечерам у камина с бокалом глинтвейна в руке, то из-под окутывающей Адмиру пелены незримо проступали размытые очертания чутко дремлющей под надежным покровом тьмы – холодной, сырой и всеобъемлющей, заставляющей зябко передергивать плечами и лихорадочно озираться по сторонам в поискам невидимой угрозы. Адмире – второму по значимости городу страны, даже в новостных сводках регулярно именуемому Северной столицей, была присуща своя уникальная атмосфера – таинственная, странная, пронизанная древним мистицизмом, здесь каждый камень, заложенный в фундамент старинного здания, излучал сильную, почти что осязаемую ауру, и я инстинктивно побаивалась всех этих монументальных памятников истории, составляющих львиную долю архитектурного ансамбля Адмиры. Построенный на непролазных болотах и костях языческих захоронений, миллионный город впитал в себя не только непрерывно поднимаемые привольно гуляющими над заливом ветрами брызги вздымающихся к небу волн, но и на протяжении многих сотен лет старательно аккумулировал мощную энергетику своего загадочного прошлого –иногда Адмира казалась мне единым живым организмом, лишь до поры до времени смиренно позволяющим людям селиться в его необъятном чреве, чтобы однажды терпеливо ожидающая своего часа сила хищно поглотила сонмы человеческих душ.

И все-таки я по-своему прикипела к этому странному месту и с годами даже начала находить в нем определенное очарование – как ни крути, Адмира была потрясающе красива, и пусть ее красота лежала практически на грани потустороннего мира, а статистика зафиксированных случаев клинического сумасшествия давно удерживала лидирующие позиции далеко за пределами государства, жизнь в Северной столице меня во многом устраивала. После переезда в Адмиру я быстро поняла, что здесь способны выжить только две категории населения: либо от природы толстокожие личности, чья врожденная чувствительность к постоянному давлению на психику близка к нулевому значению, и тонкие, экзальтированные натуры, научившиеся относительно комфортно сосуществовать с бесплотными обитателями иных измерений посредством заключения с ними своего рода пакта о ненападении, основанного преимущественно на обоюдном принципе невмешательства. Себя я относила скорее к промежуточному звену – несомненно, я что-то чувствовала, но склонна была списывать свои ощущения вовсе не на ментальные контакты с параллельными мирами, а на богатое воображение, щедро подпитываемое популярными городскими легендами, которые мне хочешь-не хочешь приходилось выслушивать от коренных адмирцев, искренне считающих байки о блуждающих в тумане призраках неотъемлемой частью своего культурного достояния. Впрочем, уже вскоре я вынуждена была кардинально пересмотреть свое отношение к магии, и в том, что коренной перелом в моем мировоззрении случился ни где-нибудь, а как раз в Адмире, бесспорно, присутствовал очевидный символизм.

Чуть больше года назад я еще ни сном, ни духом не ведала, с чем мне предстоит столкнуться и чем я буду после этого заниматься. В преддверии тридцатилетнего юбилея я являла собой типичное олицетворение серой мыши и бледной моли в одном флаконе, да и профессия у меня была на тот момент соответствующая – я скромно трудилась в одном из местных вузов на кафедре английской филологии и ежедневно ловила сочувственные взгляды своих коллег. При всем моем уважении к родителям, я так и не смогла припомнить за ними ни малейших задатков пресловутой гениальности, и потому всегда недоумевала, с чего это вдруг матушке-природе вздумалось столь откровенно отдохнуть на их единственном отпрыске. Тем не менее, факт оставался фактом: на мне одинаково сэкономили как при раздаче привлекательной внешности, так и в процессе распределения хоть каких-нибудь заметных талантов. О таких женщинах, как я, обычно говорили с использованием красноречивого эпитета «никакая», и если в юности я еще предпринимала попытки по некоторому усовершенствованию внешнего вида за счет броского макияжа и облегающей одежды, то с возрастом стала уделять преображению все меньше внимания. Я отказалась от ношения контактных линз, перешагнула через стеснение и вернулась к очкам, перестала экспериментировать с волосами, остановившись на родном рыжеватом оттенке и неизменном «конском хвосте», окончательно переключилась на удобные и практичные брючные костюмы, а вместе с провокационными мини-юбками и декольтированными блузками в утиль отправились заодно и туфли на шпильке. Когда количество моих разочарований превысило все допустимые пределы, я нашла в себе мужества посмотреть в зеркало, а потом заглянуть внутрь себя и, наконец, признать за данность: сколько бы я себя не приукрашивала, сколько бы не лезла вон из кожи в надежде устроить свою личную жизнь, результат останется на прежнем уровне: в « образе» меня так и будут самозабвенно клеить пикаперы, бесследно исчезающие после первой ночи с клятвенным обещанием обязательно позвонить, а в обычной жизни на меня в лучшем случае польстится закомплексованный очкарик, подвизающийся на соседней кафедре и настолько привыкший жить под крылышком у своей мамаши-наседки, что собственная семейная жизнь вечно будет стоять для него на второстепенном плане.