Надея Ясминска - Запредельность

– Нет, – сказал его бородатый гость. – Они пришли учиться. Им нужен не постоялый двор, а школа.

– Я не понимаю, – пробормотал пан Януш.

– Да что тут понимать? – воскликнул Павел, прыгая от нетерпения на одной ноге. – Это нужно видеть! Мы ведь пойдем туда, прямо сейчас?

– Если не боишься, – сказал сэр Гваделот.

– Боюсь, но ни за что такое не пропущу!

– Тогда не будем медлить, юный рыцарь.

Постоялец подошел к погребу, поднял крышку и спустился по лестнице. За ним после недолгих раздумий последовал мальчик. И пан Януш остался в одиночестве. Он попеременно смотрел то на темную дыру в полу, то на свои босые ноги и отчего-то вспоминал потерянные тапки.

А потом он подобрал полы халата и со вздохом погрузился в «подполье» – ему показалось, что подвал даже слегка чавкнул, принимая его в свое чрево.

Поначалу было темно. Потом вспыхнула свечка в руках у Павла. По цепочке стали загораться огоньки: все восковые и парафиновые огарки, накопившиеся здесь за много лет. Пан Януш неловко сделал шаг и наткнулся на Теогвальда с мальчиком. Они смотрели на что-то за его спиной.

Или, скорее, на кого-то.

Хозяин Подворья медленно повернулся – и увидел невероятную картину, которая могла быть плодом больного воображения, но никак не правдой. Школьные парты, которые раньше были сгружены друг на друга, теперь вместе со скамейками стояли в ряд. На них лежали тетради, стояли чернильницы, были рассыпаны карандаши и мелки. А за ними… сидели люди. Нет, скорее духи, видения, бесцветные и полупрозрачные. Но они выглядели не так, как обычно представляют призраков. Их кожа была гладкая, почти стеклянная, а под ней клубился туман – словно серая кровь бежала по невидимым венам. Мужчины, женщины, дети, в разных одеждах, из разных времен, устроились за партами, по-ученически сложив руки.

– Не могу поверить! – выдохнул пан Януш.

– Нет, можешь, – возразил Теогвальд. – Ведь все очень хитро устроено. Те, кто не готов воспринять такую правду, попросту ничего не видят. А те, кто способен нас узреть, уже в глубине души верят.

– Они что, все мертвяки? – дрожащим голосом спросил Павел.

– Непотребное слово, – поморщился постоялец. – Нет, мы вовсе не считаем себя мертвыми. Мертво то, что не может двигаться, понимать, мыслить. А мы все это можем. Мы существуем, только по другую сторону жизни. Вроде как нынешние мудрецы называют это из-мере-нием. Как видите, я успел нахвататься учености.

Хозяин Подворья сделал шаг в сторону от своего гостя – аккуратно, чтобы это не показалось вызывающим.

– Мы? – переспросил он. – Почему вы говорите «мы», ведь вы не такой!

– Был когда-то, – хмыкнул Теогвальд. – Ведь по вашим меркам я родился давным-давно. В приходской книге написано – в тысяча триста сорок первом году от Рождества Христова. Доспехи, что стоят наверху, мои лишь отчасти. Заменили грудную пластину: ох и вмятина там была! Удар железной булавой, я после него уж не оправился. После смерти – теперь-то я называю это переходом – я долго бродил в безвременье, не мог понять, что к чему. Потом потихоньку стал осваиваться среди людей. Когда живешь в этом мире, постепенно возвращаешь подобие былой плоти. Я долго бродил в поисках нужного места, и наконец явился сюда.

– Почему сюда? – осторожно поинтересовался пан Януш.

– Здесь особый дух, особая местность. Она теперь принадлежит скорее умершим, чем живущим. Много памяти ушло в землю. Много вещей похоронено. Оружие, одежда, книги – все это было пропитано духом времени, а теперь почва поглотила их. Я говорил с один из ваших мудрецов, и он объяснил, что такие места есть – там, где «концентрация достигла предела». Не думаю, что я все понял…

– Процентное соотношение! – вдруг звонко сказал мальчик.

– Что? – вздрогнул хозяин постоялого двора.

– Ну, это же просто! Если на ограниченной территории умирает много людей и погибает много вещей, то совокупная доля того измерения становится больше, чем этого . Вот почему мертвяки – простите, перешедшие – тянутся сюда, и мы их видим!

Пан Януш открыл рот. Не потому, что эту тираду выдал восьмилетний мальчик: он уже подозревал, что Павел – своего рода вундеркинд. А потому, что вспомнил, как еще его дед, Заремба-старший, сбрасывал в огромную яму позади дома обгоревшие обломки, осколки, детали… и со слезами на глазах закидывал их землей.

– Тут не раз был пожар, – тихо произнес он. – Столько всего сгорело… И библиотека, такие редкие книги!

– Все написанное сохранилось, – успокоил его сэр Гваделот. – Ничто не исчезает до конца.