Станислав Малозёмов - Чудо в перьях

– Может, моя деградация – эволюционный этап?

– Это часть длинной поэмы, – открыла глаза, полные боли и слёз, Марьянова. – Если начну всю поэму читать, никто не выживет в зале. Так режет она души на мелкие рваные кусочки. В ней – неизлечимая смертельная болезнь моих несбывшихся любвей.

Явно списала у кого-то, – заметил ехидно штатный ругатель поэт-частушечник Лихобабин с третьего ряда. – Так прекрасно она сама хрена с два бы написала. У какого-то почти что классика сдула, которого мы не знаем.

– Всё, всё! Успокойся, – очень печально сказал Панович Андрей Ильич.– Берём. Много народа живёт как и ты без любви. И пусть они рыдают над прекрасной твоей поэмой. Пусть трепещут их невостребованные чувства. Ну, товарищи. Шесть книжек для дебюта набрали. Радуемся и идём по домам. Встречаемся в пятницу после рабочего дня. Будем учиться придумывать сюжеты. Устраивает?

– Ура! – Сказали все тихо. Устали тратить эмоции. – Да здравствует литература!

Расходились как с тайной вечери. По одному и мелкими группами единомышленников. Потому, что само по себе собрание литераторов – это хорошо. А вот выбрали для издания книг не тех. Так считали все, кроме избранных к публикации книжек. Но обойдённых получилось в сто раз больше и они решили, что выбор был несправедлив, а за справедливость имелся повод побороться.

Только председатель Панович Андрей Ильич брёл домой устало и одиноко. Избранные для издания их книжек не провожали его, чтобы случайно не показаться подобострастными. А остальные вроде и не обиделись, но разозлились. Их рукописи, конечно, были лучше. Но, как и всюду, выскочки

выигрывают. Хоть произведения их явно левой ногой написаны и похожи на сочинения школьников-троечников из пятого класса.

– Надо по-честному порядок установить, пока бумаги этих бездарей не увезли в типографию, – проектировщик Маслов на ходу придержал за рукава шофёра такси Игнатьева и грузчика с элеватора Андрюшу Блаженного.

Наши с вами повести куда интересней и написаны не слабее, чем Хемингуэй умел.

– Да. Надо снова собраться и я разнесу в клочья тех шестерых, а из прозаиков предложу издать ваши повести, – обрадовался возможности покричать на собратьев по перу врач-терапевт Савченко. – Сам я ничего не написал кроме десяти тысяч рецептов, а в литобъединение пациентка меня затянула. Вы, говорит, так поэтично пишете рецепты, что их хочется наизусть учить и на Новый год под ёлкой вслух читать.

– Поэтов тоже менять надо, – загорячился Маслов. – Если этих опубликуют – позор на всю область. Лепет полуграмотный.

– И поэтов я выдвину других, – терапевт Савченко «завёлся». – Выбрали графоманов безмозглых! Уши в трубку скручиваются от их, так сказать, стишков. И мозги взрываются. Жуть! Предложу Мухину, Завадскую и Кулибабина. Вот они таланты! Слова у них рассыпаются как драгоценные камни. Но они – ребята скромные. Даже дома стесняются своим показывать стишки. Ну и затолкали их, бедолаг, наши литераторы в самый глухой угол. Нет. Не пойдёт.

В пятницу на очередном заседании он произнёс речь, по накалу страстей и количеству правды напоминающую выступление вождя Ленина В.И. на заседании Петроградского Совета 25 октября 1917 года. Слабонервные плакали и ненадолго сваливались в обморок, а сильные духом быстренько с оратором согласились и надавили на Пановича так, что он поднялся на стол и крепко стукнул себя в грудь большим кулаком.

– Как коммунист я обязан прислушиваться к мнению большинства, какую бы хрень оно не несло! – признался он и включил вместо прежних избранников Маслова, Игнатьева и Блаженного для издания прозы, а поэтами для публикации книжек принял Мухину, Завадскую и Кулибабина.

– Нехай теперь читают свои придумки, – крикнул с места отверженный на время автор романа «От любви до ненависти» кладовщик Ляхов. – Мы не гордые. Издадим свои шедевры после них. Их народ начнёт чмырить за малохудожественную самодеятельность, а тут наши шикарные книжки напечатают. И не мелькнет мимо нас любовь народная. Пусть читают свой бред, бляха-папаха! Эй, где вы там? Выходи по одному.

Первым отважился проектировщик Маслов

– Повесть – научная фантастика. «Стекло из гранита». Отрывок второй главы:

«ОН слушал свой вердикт молча, находясь в «xyz» состоянии – полностью без материальной оболочки, помещённый в силовой блок высшей степени непроницаемости, как один из самых жутких преступников Межгалактической Межзвездной хартии цивилизаций Мира Создателя.