Станислав Малозёмов: Чудо в перьях

– А скоро мы их книжки начнём печатать.– Вдохновлялся Андрей Ильич.– Так вы их хвалите, книжки. И в красный угол ставьте под иконы, у кого они есть. А если нет, то ставьте вместо них. Просите мужей вслух читать своё по выходным. Плачьте от радости обладания талантливым мужиком. И будет в семье лад, мир и, возможно, вечное счастье.

Сам Панович написал целых три книги. Научных. Одну про то, что квадрат- это вообще – то круг, а круг, если вдуматься, квадрат. Но вдуматься просто необходимо. Иначе не допрёшь. Вот о том – как именно надо высчитать, что квадрат и круг – одна и та же фигура, первая книга и учила. Самостоятельно прочесть её не мог даже главный редактор издательства, поэтому поверил Андрею Ильичу на слово и толстый том напечатал в количестве трёх тысяч штук. А он её громко читал на заседаниях литобъединения и втягивал в научный спор даже детских поэтов – любителей, которые все трое работали рубщиками мяса на комбинате. Второе произведение он посвятил супруге Зинаиде. В нём он рассказал народу о личном знакомстве с инопланетянами и полёте с ними в созвездие Большого пса на звезду Сириус, где его познакомили с управляющим чёрной дырой номер двенадцать нашей Вселенной. Они подружились, управляющий с тех пор семь лет уже телепатически зовёт его слетать с ним в чёрную дыру и раскрыть человечеству её тайну.

Но откуда у доцента время? То литобъединение, то студенты нервы его рвут в лохмотья, то проректор через день вообще мозг Пановича сотрясает как шпалой по темечку. Некогда лететь.

Третья книга доцента не посвящалась никому, потому, что в ней было написано сто восемьдесят страниц про ничто. Он доступно, применив около тысячи формул, объяснил народу, что и сами себе мы только кажемся, а натурально нас нет. Ну, и всё остальное тоже отсутствует вообще, хотя нам представляется, будто всего много и чего только не натыкано по всей нашей планете. Учёный доцент на последней странице пояснил, что и книги этой тоже нет. Что кажется всем, будто вот она. А, значит, если кто и сможет её прочесть, то будет этот факт обманом зрения и прочих чувств.

Редактор издательства выпустить- то её выпустил числом пятьдесят тысяч штук, но гонорар автору зажучил, не начислил. Не существуют же книжки. Автор сам настаивает, что всё только кажется. Тогда за что платить? Ничего и никого нету же. Он стал загибать пальцы с серьёзной рожей. Редактора, меня, стало быть, нету? Нету! Бухгалтерия где? Нету бухгалтерии. Сам пишешь, что ничего нету. Значит и денег нету. И загнул он последний мизинец. А тебя, автора я тоже не вижу и нюхом не чувствую. Потому как нету тебя. Отдыхай себе. Чего стоишь посреди улицы как поломанный автобус? Нету на улице издательства. Гуляй домой!

С того дня Панович зарёкся писать научную правду и вдалбливать её безумному миру. Но в литературном объединении он, как руководитель, обязан был непременно вынести на публичное обсуждение свой труд. И выбрал Андрей Ильич лучшее своё произведение « Квадрат в круге.»

Когда в зале писатели с поэтами отругали до полного непризнания Маяковского за хамство, Есенина за сопливость пьяную, а Виталия Бианки заподозрили в том, что он родился сразу сорокалетним, детства у него не было, а потому он так заморочено писал о природе, что малолетки язык его не усваивали и ни черта об окружающем мире не узнавали.

– Попроще надо было.– Убеждал литераторов сантехник – поэт Перегудов.-

Деткам же назначено слушать стишки. Тогда не птица, а птичка. Не сосна, а сосёнка, и уж не медведь, а хотя бы Мишка косолапый. Лично я, как ребёнок в душе, написал так бы.

– А сам для детей как пишешь?– крикнула технолог пивзавода Марьянова Катя, любимица всего объединения. Она всегда на заседание приезжала на грузовике и привозила для усиления накала дискуссий ящиков по десять «жигулёвского». Через пару лет посадили её за хищение в особо крупных размерах.

– Ну, раз хотите, так нате вам! – Вскрикнул обиженно тронутый за живое поэт Перегудов.

« Загорелась спичечка,

осветило личико,

То пришла в курятничек

Бабонька Марусенька.

Курочка хохлатушка

Ей снесла яичечко

Для внучонка Ванечки

Самое малюсенькое.»

Он продекламировал и горько зарыдал.

– Чего стряслось, Коленька?– Прихватили его в объятья женщины.– Лучше ведь, чем у Бианки вышло.

– Но всё равно не достиг я совершенства.– Лил слёзы сантехник.– Малюсенькое яичечко – то. Ванечка похудеет и заболеет рахитиком. Или помрёт с голодушечки. А по другому не писалось. Рифмы не шли. Или на «амфибрахий» меня сносило. А я люблю «анапест». Утешали его пивом и всякими словами вроде «Ты, Коля, будешь детским классиком точно! Бианки помер скоро как десять лет назад. Место всё равно свободно. Нету замены. Барто одна. А детишек миллионы. Та что – пиши, радуй нас и детишков наших»