Дмитрий Манасыпов - 13 участок – 2. Ренегат

Марылька ни слова не молвила из-за кончика сабли, тонко резанувшего по горлышку с двумя складочками и раскрывшего то жирной красной полосой. Марылька умерла, чтобы паны гусары смогли набрехать как защищали её от пьяного старого хлопа, а дурная девка заместо благодарности кинулась на них, выдрав те самые вилы и чуть не запоров насмерть второго героя.

– Ядка, гусыня, беги быстрее в подвал, тащи корчагу мёда, к пану приехал пан старый полковник!

Ядвига никому не рассказала о самом пане Любославском, зажавшем красотку-горничную пока супруга изволила посетить с гостями монастырь в недалеком Сокале, где обреталась ее вдовая тетушка. А ходила тяжело потому как не заметила, что уже начала круглеть со всех сторон и забыла о пропущенных женских днях.

– Ядка, курва, я тебя сейчас за волосы по навозу извожу, где корчага?!

Ядвига, ушедшая за корчагой, корчилась от лютой боли, вдруг пронзившей все её тело, расползавшейся от живота во все стороны, корчилась, воя из-за подола, вдруг ставшего густо красным.

Той ночью, проклятой во век, Магда, отыскавшая дуру-девку в подвале, где Ядвига сомлела, отвезла её в лес. В самую чащу, в криво растущие черные старые грабы, скрывавшие самую сердцевину проклятого Черного леса, огрызка, оставшегося от великих дремучих чащ, когда-то тянувшихся отсюда и до седых немецких гор-Альп.

Не зря говорили, что ведьм, уродившихся от настоящего чародейского корня, Сатана метил косящими глазами. Магда, седая костистая немка-лошадь из Любека, слепая на один глаз, разведя костер, подошла к Ядвиге, дуре Ядке, примотанной к крепкому стволу. Подошла, провела рукой по лицу, убирая нос крючком, кривые губы и тонкую бычью пленку, прячущую второй глаз, смотревший вбок.

Вместо нее, глядя на Ядвигу, стучавшую зубами от страха, перед ней стояла писаная молодая красавица, зло кусавшая нижнюю, пухлую и темную, губу.

– А, очухалась, – проворчала ведьма, прикидывающаяся Магдой, – так даже лучше. Хоть понравилось, когда трахали тебя, дуру, кричала от удовольствия?

Ядвига замотала головой.

– Ну, тогда поорешь у меня, да… – ведьма сплюнула и достала почти сточенный, но очень острый кухарской нож. – Кто хоть драл-то тебя, дуреха? А, впрочем, какая разница. Ну, все, ори теперь!

Ядвига Ковальска, вспоминая ту ночь, всегда слышала два звука: стук собственных зубов и шелест ткани на животе, ткани, сминаемой её же рукой.

Хотя, нет. Был и третий, беззвучный, слышимый только в голове. Её дикий и нескончаемый крик.

Ведьма вскрыла её живот на полторы ладони, умело и бережно извлекла красный комок, вот-вот только бьющийся крохотным сердечком и ушла. Оставила Ядку умирать, оставила, обвисшую и стекшую вниз в землю, мокрую от впитавшейся в крови.

Ведьма-немка сделала две ошибки. Или одну, как уж смотреть, может она просто не умела чуять и не понимала: старый кусок леса прячет в себе не только её тайны. Но главной оказалась другая – она не перерезала Ядвиге горло, точно отправив на тот свет.

Из багрово-черной густой жижи, засасывающей Ядку все глубже, ее выдрали, выдрали почти также страшно, как до того резали.

Она хотела закричать, но крик не шел из горла, треснувшего и сухого. Она хотела заплакать, но не смогла даже открыть глаз. Боль не кончилась, лишь отступила, как до этого вдруг пропало черное-алое ничто, затягивающее Ядвигу в себя.

– Смотри на меня.

Стало проще, тело вдруг отозвалось на приказ и глаза открылись сами.

Тонкий худой юноша, сидевший в дорогих и смешных штанах-кюлотах прямо в липко-кровавой грязи, усмехался. Копался в ее развороченном нутре, в лопающихся под нажимом потрохах и криво гнул ухмылку.

– Я не стану спрашивать – хочешь ты жить, или нет. Мне неинтересно. Мне хочется попробовать кое-что и ты мне поможешь. А? Сказать что-то хочешь?

Ядвига слышала его и понимала, что ничего не понимает, но каждое слово, неизвестное и странно звучащее, отдавалось в голове всем своим смыслом.

– Говори. – Он уставился на темные в ночи пальцы, так сильно выделяющиеся у белого, как мука, лица и облизал их. Щелкнул языком и снова улыбнулся, жутко, до самых ушей и показав зубы, куда длиннее, чем у волкодавов старого пана Любославского.

– Страшно? Пока не бойся, не из-за чего, говорю же тебе, моя прекрасная пейзаночка, что ты мне нужна. Понимаешь весь вес определения «нужна»? То-то же, а теперь говори, разрешаю.

Ядвига пошевелила губами, куснула язык, выжидая хотя бы немного слюны, но только и смогла, что пискнуть: