Юлия Щербинина - Апостол Смерти

Подхожу к двери и берусь за ручку. Наверняка металл холодный, но мне он кажется комнатной, какой-то нейтральной температуры. Я медленно тяну на себя, однако ручка плавно поглощает мои пальцы и извергает их с другой стороны, будто бы является голографическим изображением. Что, в принципе, и следовало ожидать.

Далее без всякой цели направляюсь в сторону города. Всегда любил ходить посреди дороги, не опасаясь машин, и не упускал случая, когда перекрывали проезд на время больших праздников. Обычно дети гоняют по дорогам на велосипедах, взрослые прогуливаются компаниями, я же всегда шёл один. Просто гулял и наслаждался временным снятием хоть одного запрета.

Вдоль по обочинам тянутся ряды гаражей, свалки и груды мусора. Вместо соли твёрдый снег посыпан гранулированным чёрным шлаком, а в тех местах, где снег уже растаял, землю с весенней травкой заменяет серый гравий. Живописных пейзажей здесь нет и никогда не было. Хочешь получить кусочек природы – уезжай далеко за город, в потравленную газом тундру, и радуйся тому, что есть.

Ещё издали я замечаю автобус и продолжаю идти навстречу, не замедляя шага. Между нами уже десяток метров. Метр. Лобовое стекло прямо перед лицом. Погружение, точно в воду. Кабина водителя, салон с тремя-четырьмя скучающими пассажирами, – причём пол проносится сквозь мой живот – выныривание, и снова улица. Ничего так.

Ещё немного, и вокруг меня простилается оживлённый Норильск, «жемчужина Заполярья», «крупный центр цветной металлургии», и один из самых загрязнённых городов мира, подверженный экологической катастрофе.

Я иду по тротуару – порядком надоело проходить сквозь машины, всё-таки, к таким экстраординарным ощущениям я ещё не привык. Люди щурятся от ветра, подростки идут без шапок, дурачатся и делают вид, что им совсем не холодно. И никто не обращает внимания на шагающего по улицам мертвеца. А я всё брожу и брожу, не чувствуя ни усталости, ни холода, ни какой-либо потребности.

Зачем я здесь?..

Не знаю, сколько времени я блуждал по городу, заглядывая в лица живых. Почти ни одна мысль не зародилась в моей голове. Я смотрел и слушал, но мозг даже не пытался анализировать поступающую информацию, и, если честно, меня это полностью устраивало. Суета утомила меня при жизни, и теперь, бродя в одиночку, как раньше, я просто наслаждался своим мёртвым покоем.

А для других жизнь продолжалась. Все куда-то спешат, кто-то решает по сотовому рабочие и бытовые моменты, кто-то тащит тяжёлые пакеты или стройматериалы для ремонта своих берлог. Вот пробегает супружеская пара с коляской, рыча друг на друга под истерический плач младенца. Там задрипанный алкоголик тянет к молодому парню дрожащую руку, прося мелочь «на проезд».

Вот она, ваша жизнь. Всё, ради чего вы так мечтали скорее вырасти из сказочного детского возраста и жить «как хочется». Чем же вы так недовольны? Ваша сказка закончилась, и началась взрослая жизнь, разве не этого вы хотели?

Редкие карликовые деревца и кусты Ленинского проспекта покачивали на ветру голыми ветками. Солнце скрылось, и бетонный город опутала ещё более депрессивная серость. Я взглянул на небо и не увидел ни одной тучи или облака. Это трубы промышленных заводов выбрасывают в атмосферу гигантские столпы газа, что ползут по небосводу, как тяжёлые куски ваты по отравленной воде.

Только тогда я и заметил, что в воздухе стоит едва заметный голубоватый туман, а некоторые горожане прикрывают лица в попытке спастись от кислого привкуса серы во рту и щекотания в горле, вызывающего сухой кашель. За это я и не люблю центральный район. Завод по выработке облаков здесь всегда работает исправно.

Электронный циферблат на здании управления комбината показывал мне приближение вечера и четыре градуса по Цельсию со знаком минус.

А вокруг голоса и обрывки разговоров.

– Сегодня что, двадцать второе?

– Двадцать третье. Суббота.

– Точно! С этим дурацким графиком работы вообще выбило из жизни…

Я остановился. Из всех разговоров вокруг меня я расслышал обрывок именно этого.

Двадцать третье мая. Я не подсчитывал в уме – цифра сложилась сама, будто бы мой мозг был калькулятором, и я осознал – сегодня сорок первый день после того, как меня не стало. Выбило из жизни.

Минуло ровно сорок дней, и вот, я снова здесь. Почему? Зачем? Вряд ли все усопшие возвращаются по истечении религиозного срока, ведь тогда бы весь православный мир был заполнен душами мёртвых, а я здесь один.