Яна Ветрова - Речная соната

На этом старушка, не прощаясь, захлопнула окно.

Я осталась одна среди сияющей серости. Солнце несмело выглядывало из прорех в облачном полотне. Туман разбежался, лишь оборванными клочьями стелился у холмов. Обойдя деревню по периметру, я нашла то, что считалось дальними воротами – покосившаяся двустворчатая калитка держалась на каких-то обрывках верёвки. За оградой паслись козы и несколько овец. Дом ткачихи я опознала сразу – он здесь стоял единственный, накренившись набок, в отдалении от остальных. Мне дико не хотелось заходить, и я решила послушаться своих ощущений – ведь я же из этих! Может, это во мне колдовские силы проснулись! В конце концов, если Жаба не пустит ночевать, я вернусь и попрошусь к ткачихе.

Ориентируясь на детские голоса, я покинула границы деревни и вышла к дорожке, с которой и началось моё знакомство с Мёрзлыми топями. Дети играли в местные салочки. По крайней мере, так это выглядело. Я уже не была уверена ни в чём, что касалось детей в этом мире. Присев на поваленный ствол дерева, лежащий у обочины, я достала буханку хлеба и принялась отщипывать по маленькому кусочку, чтобы растянуть свой скудный обед.

Обнажённый, трепетал последними жёлтыми листьями редкий лес. Как ни парадоксально, без молочного покрывала местность выглядела ещё унылее. Утром и правда можно было бояться того, кто в тумане ходит. Сейчас же было очевидно, что ходила в нём только я. Вот через это самое поле, которое не казалось больше бесконечным. Правее в прозрачной дымке высился силуэт мельницы и других хозяйственных построек, у одной из которых толпились люди – очевидно, курятник.

Подошла хромая девочка и протянула руку.

– Дай.

– А мне что за это будет? – огрызнулась я.

– Сказка!

Я отломила приличный кусок хлеба и повертела у девочки перед лицом, но в руки не дала.

– Скажи, где Жаба живёт.

– На болоте, ясно дело! Давай хлеб!

– Как до неё добраться?

– Тебе почто?

Я прикрыла глаза и выдохнула. Как же меня раздражала эта их местная манера вместо ответа задавать вопрос!

– Шебуршицу ловить будем!

Девочка прыснула. Смеялась она не так, как городская Армина, не фейерверком радости, а тихонько, в кулак, как будто покашливая.

– Как ты её поймаешь, она через все преграды проходит! Это она тебя – хвать!

Девочка попыталась выхватить хлеб, но я оттолкнула её, встала во весь свой немалый рост и подняла руку. Я сама себя не узнавала – тётушка бы сейчас запричитала, что я веду себя кошмарно и низвожу себя до уровня этого невоспитанного ребёнка. Но тётушкин голос был навеки изгнан из моей головы, а я была слишком голодной и злой, чтобы просто так жертвовать обедом и, вероятно, ужином.

– Ну да-ай! – ныла девочка, а я на её глазах отломила кусочек и сунула себе в рот.

– Так что там с Жабой?

– Я бы не пошла! Наплетёт всякого, распущай потом!

– А я не спрашиваю, пошла бы ты или нет! Мне как дойти?

– Через Ослиную рощу, – девочка махнула в сторону леса, – пройдёшь к старому кипарису. В сторону ветвей иди, пока к болотам не выйдешь. А там уж мостки есть, не заблудишься. Хлеб давай!

Я опустила руку, девочка выхватила буханку, отскочила и тут же стала запихивать в рот, как будто не ела сутки. Мне стало её жалко. И стыдно за себя. Я-то избалована кулинарными экспериментами Эллы, а у них тут вряд ли даже яблоки растут…

– А зовут-то её на самом деле как?

– Так я тебе и сказала! – с набитым ртом ответила девочка.

Я отломила половину от оставшегося куска хлеба и отдала ей.

– Не знает никто! Она ж травница, ей имя беречь надо. А тебе вообще даже из деревенских никто своё имя не скажет, ты чужая.

Я не поверила:

– А староста как же?

– «Нун» значит «теперешний», ясно?

Всё мне было ясно. Я отряхнула плащ от крошек хлеба, поборов желание собрать их все и съесть, и направилась к Ослиной роще.

Лесок только издалека казался редким. Между тонких берёзок и осин росли кустарники и пробивались высокие травы, уже засохшие, и, если бы не протоптанная дорожка, кое-где даже присыпанная камешками, пройти было бы затруднительно. Правда, она была покрыта опавшими листьями, потемневшими и скользкими, под которыми скрывалась размокшая глина. Мои сапоги во время утренней прогулки покрылись корочкой грязи, так что новый слой уже не мог им повредить.

Пахло грибами; ветер шумел в ветвях, стряхивая капельки воды и листья. Я хотела повеселить себя, придумывая истории про повешенника и шебуршицу, но вместо этого только напугалась. Хоть и было холодно, я даже капюшон не стала надевать, чтобы не перекрыть часть обзора.