Татьяна Мастрюкова - Приоткрытая дверь

В общем, я к тому, что ассортимент тетиных игрушек мне более-менее был известен, и я надеялась, что смогу заметить что-то новенькое и подозрительное. Хотя сейчас подозрительным и незнакомым казалось абсолютно все.

Из щели в углу шел негромкий гул, прямо как из дедушкиной гитары, если в нее подуть. Я невольно оглянулась на нее. Но гитара молча висела на ремне, перекинутом через мольберт. Мольберт остался от продолжительного Люлиного увлечения живописью и теперь использовался ею как вешалка.

После недолгого интереса к игре на гитаре (даже не знаю, научилась она в итоге или нет) тетя так и не вернула инструмент на привычное место. И теперь он пылился не на ковре в бабушкиной комнате, а здесь, неприкаянный и никому не нужный.

Помню, как неизвестно зачем Люля принялась тогда уговаривать меня:

«Вот представь: я выучусь и потом тебя бесплатно тоже научу!»

Хотя я совсем не протестовала. Возможно, эти реверансы она делала для моей мамы, которая имела точно такие же права на дедушкину гитару и могла запретить ее трогать. Впрочем, мама тоже отнеслась к игре на гитаре весьма прохладно. Кажется, именно из-за нашего равнодушия уроки тетки быстро сошли на нет. Зато дедушкина гитара прочно обосновалась в Люли-ной комнате. Ну, гитара точно не может быть ничем плохим. Дедушка бы этого не допустил.

Я подошла к теткиному столу. Как она вообще что-то находит в таком беспорядке? А, она же и не находит с первого раза, как я забыла!

Бессознательно, по привычке, я стала открывать многочисленные флакончики духов и нюхать. А взгляд бесцельно блуждал по столу и полкам. Ароматы были совершенно незнакомые. Что-то не помню ни одного случая, чтобы тетя Юля носила хоть один из них.

И вдруг… Я чуть флакончик не выронила (ох, Люля бы меня убила!).

Кукла, похожая на ворону.

На самом деле это была маленькая старушка, сделанная в так называемом чердачном стиле. Нарочно состаренная, наивная, будто много лет провалялась в каком-нибудь сундуке на даче. Сшитая из льняных тряпочек, с торчащим из по-деревенски завязанного платка огромным клювом-носом, с едва заметными глазками-точками. В общем, натуральная деревенская бабка, превращающаяся в ворону. Или наоборот.

Не припомню, чтобы Люле нравилось что-то подобное. Только если это сейчас модно…

Неужели это и есть манилка? Так явно? Я чуть было не взяла куклу в руки, чтобы получше рассмотреть, да вовремя вспомнила, что брать манилку без защиты категорически запрещено.

Заметит тетя пропажу странной куклы, если я от нее избавлюсь?

А вдруг это не манилка никакая?..

Что, если запихать куклу прямо в проклятую трещину?

А если она упадет кому-нибудь на голову?

И вообще пролезет ли она? Щель довольно узкая…

Самое же главное: была ли эта кукла здесь раньше и когда появилась – до событий или после ?

Я очень сильно задумалась, буквально провалилась в размышления. Аж голова загудела. Почему-то мне казалось, что надо что-то предпринять именно сейчас. Что потом будет поздно.

В правый висок словно ткнули чем-то тупым и тяжелым. Только вот головной боли мне не хватало!

На автомате я вышла из бывшей детской и направилась в бабушкину комнату за таблеткой аспирина. Я знала, где бабушка хранит лекарства, и решила, что четвертинка таблетки мне не принесет особого вреда. Сейчас совсем не время для каких-то там болезней!

По-хозяйски сев за бабушкино трюмо, я открыла ящичек, полный всяких пилюль и тюбиков. На меня пахнуло аптекой. Совсем маленькой я очень любила украдкой открывать этот ящичек и нюхать странную смесь йода и еще чего-то. Никто из взрослых об этом не знал, иначе бабушке попало бы от моей мамы за такое беспечное отношение к безопасности. Но сами лекарства меня никогда не интересовали.

Наверное, поэтому, по старой привычке вдохнув аптечный запах, я не стала искать аспирин, а вместо этого зачем-то уставилась в зеркало.

В памяти сразу всплыла та байка про бабайку из трюмо. Но у нас никогда ничего жуткого с ним связано не было! Бабушка купила его где-то в восьмидесятых годах прошлого века. На внутренней стороне одной из дверец даже наклейка магазинная сохранилась. Ничего потустороннего. Мы все уже миллион раз туда смотрелись. Зеркало и зеркало. Фольга и стекло.

Мама пользовалась зеркалом строго по делу и была чаще всего довольна увиденным. Бабушка придирчиво красила брови и губы, даже если не собиралась выходить из дома. Люля откровенно любовалась собой, вечно изображала на своем лице что-то новое, меняла форму бровей, рисовала то стрелки, то, как выразился однажды папа, «грустного панду», искоса бросала взгляд на отражающие поверхности и тут же начинала играть на публику, словно это не зеркало вовсе, а камера и прямой эфир.