Георгий Бриц - У приоткрытой двери

На палубе большого океанского парохода, совершавшего рейсы между портами Англии и Японии, сидел в складном кресле пожилой мужчина; сказать вернее, старик. Это был отставной майор индийской армии Реджинальд О'Нэйль.

Пароход только что покинул порт Александрии, где село довольно много пассажиров.

О'Нэйль сначала внимательно наблюдал за новоприбывшими, затем, должно быть, не заметив ни одного знакомого лица, взял лежавшую на коленях книгу и углубился в чтение.

Прошло с полчаса. Голова читавшего поникла, книга выскользнула из его рук и сам он, по-видимому, задремал.

Было ли в позе спящего что-нибудь наводившее на мысль о возможности внезапного заболевания или, попросту, уважение к преклонному возрасту сыграло здесь роль, но проходившая мимо, в сопровождении пожилых господина и дамы, миловидная барышня нагнулась, подняла книгу и, взглянув внимательно на спавшего, положила ее около него.

Движение это разбудило последнего; он быстро вскинул глаза, затем вдруг порывисто вскочил и, вместо слов благодарности, из уст его вырвался полуподавленный возглас: — Мэри!

Смущенная и полная изумления девушка, не зная, что сказать, пролепетала: — Даусон; это была ее фамилия.

На лицо О'Нэйля легла тень глубокого разочарования.

Овладев собою, он тотчас же извинился в своем странном поведении и церемонно назвал себя, обращаясь также и к бывшим свидетелями всей сцены родителям барышни.

Так, далеко не по правилам этикета, состоялось знакомство Реджинальда О'Нэйля с семьей Даусон.

Глава последней оказался крупным негоциантом, имевшим контору в Токио.

Во время завязавшегося разговора майор не спускал тревожно-пытливого взгляда с мисс Мэри и, вообще, заметно было, что ему как-то не по себе.

Мы легко поймем причину такого его состояния, если перевернем вспять в книге времени четыре десятка страниц, по 365 строк каждая.

Там отчетливо можно прочесть, как молодой Реджинальд О'Нэйль переживал радости и печали своего первого и единственного романа.

Нет, были одни только радости и только одна, зато неутолимая, печаль — безвременная смерть любимой и любившей.

Как сладостно по днесь звучат для Реджинальда О'Нэйля эти два слова — Мэри Фивершэм!

Милосердное время, все посыпающее пеплом забвения, не смогло вытравить из его сердца воспоминания невозвратимой утраты, а его память заботливо сохранила черты, весь облик дорогой отошедшей.

И вот теперь, сегодня, ровно сорок лет спустя, на закате своих дней О'Нэйль встретил ту, которая ведь не могла быть «той».

Все как у «той» до совершенного тожества, и никакая сила в мире не заставит О'Нэйля признать, что он ошибся.

Ему ли не заметить повторенности черт дорогого лица, ему ли не вздрогнуть при звуке этого нежного, столь знакомого голоса и не воскликнуть трепетно — о, Мэри, это ты!

Но, Боже правый, ведь Мэри Даусон, не Мэри Фивершэм!

Преисполненный таких мыслей, О'Нэйль спустился в свою каюту.

Еще будучи в Индии, он неоднократно сталкивался с доктриной о реинкарнации — перевоплощении и она постоянно его интересовала.

Так не должен ли он считать, что на его глазах состоялось второе пришествие в этот мир и в прежней телесной оболочке его Мэри?

Мисс Даусон было на вид лет восемнадцать и простой подсчет показывал теоретическую возможность такого предположения; Мэри Фивершэм, спустя 22 года после смерти, могла родиться в семье Даусон и имела бы теперь как раз восемнадцать лет.

Мысли О'Нэйля приняли другое направление. Ведь бывают же необычайные сходства и, быть может, как раз такой случай имеет место теперь.

Но все в нем возмущалось против этого предположения.

Внезапно его осенила новая мысль.

Старый тюфяк! Ведь он, в сущности, еще ничего не сделал, чтобы убедиться, какая Мэри перед ним.

Возбужденный, он вышел на палубу и стал прогуливаться, очевидно, придумывая план действий.