Диана Джонс - Рыцарь на золотом коне

– А главное, – проговорила Полли, – зря ты эксплуатировал меня. Прикрылся мной, маленькой девочкой, ради спасения собственной шкуры!

Золотая громада сорвалась в зыбь у них над головами. Полли всем телом ощутила ужас, охвативший могучего зверя, когда течение засосало его вниз.

– Больше этому не бывать! – добавила она.

Том устремил на нее потрясенный взгляд. Она видела его глаза за стеклами очков – огромные, серые от ужаса и изумления, как в тот раз, когда он увидел коня на улице. Такого Том от нее не ожидал, он был совершенно в ней уверен. Еще бы. Но надо было идти до конца. Конь уже тонул, он пронзительно кричал, отбивался, бился с течением, и по впадине, за которой было ничто, пробегал перезвон эха, а массивная серая фигура мистера Лероя камнем летела к ним впереди коня.

– Теперь ты знаешь, каково мне жилось, – сказала Полли. – Побудешь на моем месте. И вообще у нас нет ничего общего, и я тоже молодая и подающая надежды!

Конь был уже здесь. Он вздыбился над ними громадной золотой башней из плоти и крови, он молотил по зыби стальными подковами и кричал, кричал, как человек. Полли видела огромный глаз – шар, запутавшийся в светлой конской шерсти, видела крупные квадратные зубы.

– Я больше никогда не захочу с тобой встречаться! – истошно закричала она Тому, перекрикивая ржание коня.

Мистер Лерой серым комом провалился мимо нее в ничто. Полли отвернулась – и тут конь обрушился на них.

Потом нахлынула терзающая боль, жгучий холод, леденящий жар. Прошла целая вечность. Затем мир рывками сгустился в молочно-белесую мглу. А с ней пришла печаль – о, какая печаль… Полли обнаружила, что она, почему-то промокшая до нитки, сидит и дрожит от холода на краю большого бетонного корыта, вкопанного в землю. Трава кругом посерела от первого предзимнего инея и еще сильнее посерела от тусклого восходящего солнца. Было серо и горько – так же горько, как на душе у Полли. С одежды и волос у нее громко капало. Еще громче капало с одежды Тома. Полли видела его в белесых лучах солнца, которые становились все ярче, – он сидел на другом краю корыта, скорчившись и дрожа под облепившими тело лохмотьями, в которые превратился костюм, и безуспешно пытался протереть очки полой мокрого пиджака.

– Ты ведь всерьез, да? – спросил Том.

– Да, – выдавила Полли.

Из-за Лаурели всерьез будет и дальше, а не то все начнется сначала. Если любишь кого-то так сильно, что можешь его отпустить, надо отпустить его навсегда, а иначе ты мало его любишь. Фонтанчик горя снова прорезался в Полли, куда выше и напористее, чем на Мидлтонской ярмарке, но все же она нашла в себе силы добавить:

– Это была правда.

– Хорошо. Я тебя эксплуатировал. Я признаю, – отрывисто проговорил Том между приступами дрожи. – В свою защиту могу… сказать только одно: я старался изо всех сил… не обидеть тебя… хотя, наверное, без этого было никак. Ты действительно решила… больше со мной не видеться?

Полли, которую и саму трясло от холода, мучительно старалась окаменеть и задавить фонтанчик горя.

– Я же тебе сказала.

– Хорошо, – повторил Том. – А вот я хочу тебя видеть. Хочу видеть тебя всю жизнь. – Том надел мокрые очки и с досадливым возгласом снял их. – Может, у нас еще ничего и не получится, у нас с тобой. Но я хочу попытаться. И имею право попросить тебя об этом. Ты не передумаешь?

Полли встала на ноги. А Том поднял голову, не сводя глаз с ее лица, хотя ничего толком не видел без очков, – и Полли поняла: он пытается предугадать, что она скажет в ответ. Над неухоженными кустами лаванды на фоне серого неба высился Хансдон-хаус, мертвый, заколоченный. Сквозь кусты кто-то пробирался, – наверное, это даже хорошо, а то они с Томом умерли бы от напряжения. Как же она воспримет его слова? Полли посмотрела на Тома сверху вниз. Вспомнила Айви, неумолимо перегородившую дверь. Подумала обо всем, что мог бы сказать ей сейчас Том – и что обязательно сказал бы Себ, – лишь бы заставить ее передумать. Однако именно невысказанные слова показывали, что на самом деле у них очень много общего. Ведь Том прожил много лет в постоянной битве с Лаурелью. И среди прочего должен был сказать – но не говорил – еще и то, что наверняка есть способ обойти холодную логику Лаурели. А возможно, этот способ был с самого начала.