Анджей Сапковский - Божьи воины

— Не тебе меня наказывать, — ответила настоятельница звучным и бесстрашным голосом. — Не тебе! Ты нарушаешь закон, князь Ян! Нарушаешь закон! Ты не имеешь права заходить на территорию монастыря!

— Это мои земли, и здесь моя власть! А этот монастырь стоит здесь со времен моих дедов и прадедов!

— Монастырь стоит по Божьей милости! И не подчиняется ни твоей власти, ни юрисдикции! Ты не имеешь права ни входить сюда, ни пребывать тут. Ни ты, ни твои вооруженные люди! И не этот мерзавец, и не его люди.

— А он? — Ян Зембицкий поднялся на стременах, указал на Рейневана. — Имел право находиться здесь? Все лето? Что, можно, госпожа сестра, скрывать здесь еретиков? Таких вот, как тот, который вон там лежит?

Рейневан взглянул туда, куда указывал князь; там, где стена, окружающая сад, сходилась с покрытой сухими стеблями плюща стеной инфирмерии, лежал Бисклаврет. Рейневан узнал его по сшитой по размеру курточке из телячьей кожи, которую француз недавно себе справил и требовал, чтобы ею все восхищались. Только по курточке его и можно было узнать. Труп был жутко изуродован. Светловолосый miles gallicus, бывший Ecorcheur, Обдирала, должен был, когда его окружили, тяжко драться. И взять себя живым не дал.

— Так как? — ехидно спросил князь. — Неужто у монастыря было разрешение привечать кацеров и преступников? Знаю, что не было! Посему — замолчи, женщина, замолчи. Смирись. Господин Вершнитц! Прикажи людям обыскать те вон сараи! Там могут прятаться другие!

Стенолаз схватил связанного Рейневана за воротник, приволок к настоятельнице, встал очень близко, лицом к лицу.

— Где, — заскрипел он, — его дружок? Гигант с мордой идиота? Говори, монашка.

— Не знаю, о чем ты, — бесстрашно ответила настоятельница. — И о ком.

— Знаешь. И скажешь мне, что знаешь.

— Apage [300], дьявольский помет.

В глазах Стенолаза зажегся адский огонь, но настоятельница и на сей раз не опустила глаз. Стенолаз наклонился к ней.

— Говори, баба. Или я сделаю так, что ты горько пожалеешь. Ты и твои монашенки.

— Э-эй, Грелленорт! — Князь не тронул коня, только гордо выпрямился в седле. — Это еще что? Ты действуешь самостоятельно? Приказы здесь отдаю я! Я сужу и я наказания выношу! Не ты!

— Монашки укрывают больше кацеров, милостивый государь. Я уверен. Они скрывают их в клаузуре. Думают, что мы туда не войдем, и смеются над нами.

Ян Зембицкий помолчал, кусая губы.

— Значит, обыщем и клаузуру, — решил наконец холодно. — Господин Боршитц!

— Ты не посмеешь! — крикнула настоятельница. — Это святотатство, Ян! Тебя за это отлучат!

— Отодвинься, сестра. Господин Боршнитц, за дело.

— Рыцари! — крикнула настоятельница, воздевая руки и преграждая вооруженным дорогу. — Солдаты! Не слушайте безбожные приказы, не выполняйте волю вероотступника и святотатца! Если вы его послушаете, проклятие падет и на вас! И не найдется для вас места меж христианами! Никто не подаст зам ни пищи, ни воды! Солда...

По данному Стенолазом знаку его наемники схватили настоятельницу, один стиснул ей лицо рукой в железной перчатке. Из-под перчатки потекла кровь. Рейневан рванулся, вырвался из рук изумленных слуг. Подскочил, несмотря на связанные руки, пинком перевернул одного из разбойников, плечом оттолкнул другого, Но зембицкие кнехты уже сидели на нем, повалили на землю. Колотили кулаками.

— Обыскать постройки, — приказал князь Ян, — всю клаузуру тоже. А если найдем там мужчин... Если найдем хоть одного укрываемого гусита, то клянусь Богом, монастырь дорого за это заплатит. И ты заплатишь дорого, госпожа моя сестра.

— Не называй меня сестрой! — выкрикнула, отплевываясь кровью, вырывающаяся из рук убийц настоятельница. — Ты мне не брат! Я отрекаюсь от тебя!

— Обыскать монастырь! А ну, живо. Господин Боршнитц! Господин Рисин! Чего вы ждете? Я приказал!

Боршнитц поморщился, пробормотал проклятие. У подгоняемых приказом зембицких оруженосцев и кнехтов мины были растерянные. Многие зло бурчали себе под нос. Сестра-экономка расплакалась. А небо неожиданно похмурнело. Князь Ян глянул наверх. Как бы с легким опасением.

— Ты, патер, — кашлянув, он кивнул сопровождаемому его капеллану, — иди с ними. Чтобы обыск был со священником и чтобы как положено — религиозный! Чтобы потом не болтали.

Вскоре из обыскиваемых помещений донесся грохот и треск ломаемой мебели. Из клаузуры вырвался крик, писк, вопли. А из окон скрипториума и личных помещений настоятельницы начали вылетать пергаменты и книги. Стенолаз поднял несколько.