С. Алесько - Поймать ветер

— Приятной ночи, Перчик, — проворковала сладенькая. — Смотри, не продешеви. Я умираю, хочу искупаться в горячей воде и вымыть как следует волосы. Да и одежду не худо бы служанке отдать постирать. У тебя это как-то не очень получается.

Вот она, благодарность за мои старания! Кому рассказать, что я бабе шмотки стирал, пусть и родовитой… Тьфу! И ведь вижу отлично все приемчики, с помощью которых Малинка мной управлять пытается. Вижу и молчу, подчиняюсь. Прикидываюсь дурачком. Почему? Ответ прост: мне нравится с ней спать. Да, конечно, у нас уговор насчет общей постели, но мне не интересно получать холодные ласки, которыми одаривают по необходимости. А сладенькая, насколько я успел ее узнать, вполне может сменить милость на гнев, ежели будет чем-то недовольна. Вот и придется мне сейчас из кожи лезть, ублажая путешественницу, дабы та как следует раскошелилась. Эх, с каким удовольствием я вместо этого покувыркался б на сеновале с Малинкой, да деньги и впрямь нужны, не только на купание в горячей воде и прачку…

Пока я предавался размышлениям, рыжулин слуга отправился то ли к лошадям, то ли за пожитками. Мне приглашение не требовалось — подошел к стойке, вежливо поклонился красотке, перекинулся парой незначительных фраз с хозяином, почти не отводя глаз от женщины. Та посмотрела весьма заинтересованно. Я подвинулся ближе и будто ненароком коснулся ее плеча. Дальше — просто: взгляды встретились, мои пальцы поймали ее кисть, и серо-голубые глаза незнакомки быстро потемнели от желания.

— Пусть принесут ужин в комнату, — мотнула головой в сторону хозяина, не отрывая глаз от моего лица. — Да пообильнее, я голодна. — Тут подошел ее слуга с дорожными сумками. — Оставь здесь, Вей. Разносить вещи по комнатам — дело гостиничной прислуги. А ты отдыхай. Ешь, пей и ложись спать.

— Я донесу, госпожа, — пришлось подыграть рыжуле и подхватить далеко не легкие сумки.

Хозяин хмыкнул и сам отправился провожать гостью, оставив посетителей на супругу и служанок. Я оглянулся на Малинку, которая тут же подмигнула мне в своей наихудшей похабной манере. До сих пор не понимаю, означают ли эти ее ужимки дружеское одобрение или, наоборот, призваны скрывать досаду и злость.

Впрочем, мысли о возможных недовольствах сладенькой разом потускнели, едва я остался наедине с медноволосой красоткой. Малинкины слова о завитках на шейке так меня раззадорили, что первый поцелуй я влепил аккурат за ухо, где курчавились невесомые золотистые пряди. Женщина не спешила подставлять губы, видно, хотела с толком насладиться неожиданным любовником, да еще сказала, что ждет ужин.

Вскоре служанка доставила ломящийся от снеди поднос, на который я, надо признаться, покосился с гораздо большим вожделением, чем смотрел на Грушу, ветреную чужую жену. Мы с Малинкой давно не позволяли себе особых роскошеств в еде, зато по ночам ни в чем друг другу не отказывали. Как ни странно, меня пока не особо тянуло на других. Сладенькая по-прежнему владела помыслами, одним прикосновением заставляя вспыхивать жгучий огонь в паху.

Отдавая должное лакомствам, я исподволь разглядывал сегодняшнюю подругу на ночь. Груша была недурна и взгляды на меня кидала воистину пламенные, значит, и в постели с ней не соскучишься, но… Я вспоминал запах дорогих благовоний, который ощутил, когда целовал золотистые завитки, и не мог отделаться от дурацких мыслей о том, что Малинка безо всяких притираний пахнет много приятней. А ведь я всегда ведусь на искусно составленные духи, подобные тем, что учуял на лилейной шейке. Тьфу, нельзя же все время думать об этой девчонке, так и спятить недолго! Слыхал я страшные истории о мужиках, у которых только на одну бабу стояло…

Наконец ужин подошел к концу. Я распустил шнуровку грушиного платья и помог снять его, потом быстро стащил свою рубаху. Настало время для страстных поцелуев, но не успел я как следует смять сочные губы женщины и толком узнать, какова наощупь ее грудь, в дверь постучали, негромко, но часто и требовательно. Рыжуля замерла в моих объятиях. Стук повторился.

— Нужно открыть, вдруг это Вика проверить хочет. Спрячься за пологом кровати, я быстро ее спроважу, — жарко прошептала мне на ухо женщина.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Подобрал свою рубаху и нырнул за полог. Стук раздался в третий раз.

— Иду, иду! — недовольно произнесла Груша, потом послышался звук отодвигаемой задвижки и возмущенный возглас. — Ты кто такая?