Барбара Хэмбли: Драконья тень

Ему было 24, когда он пошел против золотого Дракона Вира, а бок у него до сих пор ныл из-за поврежденных ребер, словно от ножевой раны, как только менялась погода. Пальцы Дженни могли бы найти борозду самого большого шрама, который он приобрел, когда сражался с Черным Моркелебом в выжженной Бездне у подножия Злого Хребта. Жизнь хрупка, – думала она. Жизнь так прекрасна и так коротка. – И скольких же смог убить Драконья Погибель больше всего? – спросила она, и Джон чуть повернул голову и улыбнулся ей через плечо.

– Троих. Это был Алкмар Божественный. Его третий дракон убил его.

Когда до восхода луны оставался примерно час, Джон с Дженни собрали из запасов Холда все, что могло им понадобиться для убийства Дракона Скеп Дхью. Боевые доспехи Джона, почти такие же разбитые и жалкие, как и камзол из черной кожи и железа, в котором он обыкновенно патрулировал свои земли. Две секиры – одно короткое, с одной рукояткой орудие, которым можно было пользоваться со спины лошади, а другое длиннее и тяжелее, двуручное, чтобы добивать умирающего на земле. Восемь гарпунов, похожих на копья для кабанов, только больше, зазубренных и тяжелых, исписанных заклинаниями смерти и разрушения.

Сводный брат Джона – Маффл, сержант местного ополчения и кузнец деревни Алин, наскоро выковал первые два 14 лет назад, когда на стада Большого Тоби обрушился Дракон Вира, а остальные сделал через несколько недель после этого. Дженни наложила заклятия смерти на все. В те дни силы ее были малы, только захудалая магия, которой научил ее старый Каэрдин, единственный наставник в Алин Холде, и о драконах она знала немногое – только клочки, обрывки, надерганные из Джоновых книг. Убийство золотого дракона кое-что объяснило ей в драконьей природе, поэтому, когда Принц Гарет Маглошелдон, будущий Регент Короля Белмари, пришел умолять Джона о помощи против Дракона Злого Хребта, она смогла сплести более тщательные заклинания. Но все-таки ее магия была тогда невелика.

Теперь она сидела на деревянной платформе – Джон с Маффлом построили ее на крыше башни для телескопа Джона. Перед ней на досках лежали восемь гарпунов. Где-то внизу слышались далекие, как пение птиц, но гораздо более мирские голоса Джона и Маффла, которые тащили котлы и дрова. Она также слышала беспечный дискант Ардика, ее второго сына, который в свои восемь был крепок, рыжеволос и каждым дюймом напоминал огромного, похожего на медведя отца Джона: Ему пора быть в кровати! Без сомнений, за ним по пятам следовала трехлетняя Мэг, тихая, как болотная фея.

На мгновение она разозлилась на Джонову кузину Дилли, которая, как предполагалось, присматривала за детьми, а потом позволили всем мыслям о них выскользнуть вместе с выдохом. Ты не сможешь быть магом, говаривал ей старый Каэрдин, если твои мысли всегда отвлекаются: на твой ужин, на твоих детей, на то, вдохнешь ли ты еще глоток воздуха, после того, как выдохнешь этот. Ключ к магии – сама магия. Никогда не забывай этого.

И хотя она убедилась, что ключом к магии было что-то еще, во многом старик был прав. Ее мысли двигались по кругу, похожему на магический круг, который она нарисовала вокруг себя и гарпунов, и подобно силе, что серебряными нитями нисходила к ней со звезд, мысли ее облекались в слова.

Бессердечие. Равнодушие. Разрушение жизни. Безрадостная встреча окончательной тьмы.

Заклинания смерти. А над заклинаниями смерти – неистовое золотое пламя драконьей магии.

Вот уже четыре года как в ее крови пылал огонь дракона.

Моркелеб, – думала она, – прости меня.

Или это было чуждо драконам – прощать?

Черный Моркелеб. Дракон Злого Хребта.

Она призвала магию со звезд, из воздуха, вызвала ее из самого сердца того огня, что вошел в ее жизнь, когда с помощью силы Моркелеба она превратилась в дракона. И хотя она вернула человеческий облик, отвергнув бессмертие звездных птиц, часть ее души, ее глубинной сути, осталась сущностью дракона, и она понимала магию так, как понимали ее драконы. Поскольку это было чуждо драконам, – размышлять и тревожиться, она этого и не делала, когда плела заклинания смерти, – не размышляла и не тревожилась о Моркелебе, который любил ее.

Любил так, что позволил ей вернуть человеческий облик.

Любил так, что вернул ее Джону.

Моркелеб.

– Мама?

Звездный свет обозначил люк, который открылся среди шиферных плиток, покрывавших своды башенки, но не проник сквозь тень внизу. Магическим зрением Дженни увидела своего старшего сына, долговязого 12-летнего Яна, у которого были ее собственные волосы цвета ночи и голубые глаза на носатом лице Джона. Он шагнул на покатую крышу и собрался спуститься по ступеням, но она сказала: – Нет, подожди там. – Ее тело терзало утомление от создания песен смерти. – Дай мне собрать их и рассеять.