Жан-Клод Мурлева: Зимняя битва

– Фамилия?

– Дорманн. Хелен Дорманн, – ответила Хелен, уверенная, что та прекрасно знает ее имя, но не желает этого показывать.

Надзирательница жирным пальцем прошлась по списку и остановилась на букве «Д». Проверила, не исчерпала ли Хелен свой лимит.

– Хорошо. Сопровождающая?

– Бах, – сказала Хелен. – Милена Бах.

Палец надзирательницы пополз вверх, до буквы «Б». Бах Милена с сентября – начала учебного года – выходила в качестве сопровождающей не больше трех раз. Мадемуазель Зеш подняла голову и рявкнула так громко, что девочки подскочили:

– БАХ МИЛЕНА!

Милена встала и подошла к столу.

– Вы согласны сопровождать Дорманн Хелен к ее утешительнице?

– Да, – ответила Милена, не глядя на подругу.

Надзирательница посмотрела на часы и записала время в журнале, потом отбарабанила без выражения, как затверженный урок:

– Сейчас восемнадцать часов одиннадцать минут. Вы должны вернуться через три часа, то есть быть здесь в двадцать один час одиннадцать минут. Если не вернетесь к сроку, одна из учениц будет помещена в Небо и останется там до вашего возвращения. У вас есть пожелания относительно кандидатуры?

– Нет, – в один голос ответили девочки.

– Тогда это будет… – палец мадемуазель Зеш прошелся по списку, – пусть это будет… Пансек.

У Хелен сжалось сердце. Представить себе малышку Катарину Пансек в Небе… Но еще один неписаный закон интерната гласил: никогда не выбирай сама ту, кого в случае чего за тебя накажут. Пусть это будет на совести надзирательницы. Та, конечно, могла взъесться на кого-нибудь и раз по десять выбирать на эту роль, но, по крайней мере, сохранялась солидарность между девочками, и ни одну нельзя было упрекнуть в том, что она умышленно поставила кого-то под угрозу.

«Небо» не заслуживало такого названия. Этот карцер располагался отнюдь не на высотах, наоборот, даже ниже подвальных помещений. Туда приходилось долго спускаться из столовой по узкой винтовой лестнице, по ступенькам которой сочилась ледяная вода. Каморка была примерно два метра на три. От пола и стен пахло землей и плесенью. Когда за вами закрывалась дверь, вам оставалось только отыскать на ощупь деревянный топчан, сесть или лечь на него и ждать. Наедине с собой, в тишине и темноте, час за часом. Говорили, что, когда входишь, надо быстро глянуть на верхнюю часть стены напротив двери. Там на потолочной балке кто-то изобразил небо. Кусочек синего неба с белыми облаками. Кому удастся его увидеть, пусть хоть на миг, пока дверь не захлопнется, тот найдет в себе силы вынести темноту и не прийти в отчаяние. Вот почему это место называли «Небо» и почему так боялись туда попасть или, хоть и не по своей воле, кого-то туда отправить.

– В любом случае, – продолжала Зеш, – ужин вы пропускаете, это вам известно?

– Да, – ответила Хелен за обеих.

– Тогда ступайте, – сказала надзирательница. Она проставила дату и время, шлепнула печать на личные карточки девушек и потеряла к ним всякий интерес.

Милена убрала в стол учебники и догнала Хелен, которая ждала ее в коридоре, уже закутавшись в накидку с капюшоном. Она сняла с вешалки свою, оделась, и обе зашагали по коридору, освещенному поверху выходящими в него окошками классных комнат. По широкой каменной лестнице со стертыми посередине ступенями спустились на первый этаж. Еще один коридор, на этот раз темный – здесь были школьные классы, где вечером не занимались. Было холодно. Огромные чугунные радиаторы не работали. Они вообще хоть когда-нибудь работали? Не обменявшись ни словом, девушки вышли во двор. Хелен шагала впереди, Милена, хмурясь, поспевала следом. У ворот они, согласно правилам, зашли в привратницкую к Скелетине. Это была старуха с довольно-таки большим приветом, устрашающей худобы и вечно окутанная облаком едкого дыма. Она раздавила сигарету в переполненной пепельнице и подняла глаза на девушек.

– Фамилии?

Кости у нее на скулах и на суставах едва не протыкали кожу. Синие вены переплетались на руках замысловатым узором.

– Дорманн Хелен, – сказала Хелен, подавая ей свою карточку.

Скелетина изучила документ, кашлянула на него и вернула владелице.

– А вы?

– Бах Милена, – сказала Милена и положила карточку на стол.

Скелетина взглянула на нее с неожиданным интересом.

– Это вы хорошо поете?

– Пою… – осторожно ответила Милена.

– …хорошо? – настаивала Скелетина.

Непонятно было, что кроется за этим вопросом, зависть или восхищение. Или что-то промежуточное между тем и другим.