Жан-Клод Мурлева - Зимняя битва

Так, ото дня ко дню, от разговора к разговору они добрались до последнего утра, утра битв. Василь сначала рассказал о своей. Говорил спокойно, пока не дошел до смертельного удара, который нанес противнику. Тут этот несокрушимый грубый малый неожиданно бурно разрыдался.

– Он убить меня хотел… понимаешь?… – всхлипывал он. – А я не хотел умирать… Я жить хотел…

Хелен погладила его по голове.

– Не надо, Василь, не плачь. Ты ведь только защищался, да? Это не твоя вина…

– Знаю, но мы, люди-лошади, мы не любим убивать.

В этот вечер она оставила его в покое, но в следующий, едва усевшись у его изголовья, вернулась к прерванному разговору:

– Василь, теперь, пожалуйста, расскажи про Милоша… Про его последний день там, на арене… Все, что знаешь. Прошу тебя. Мне это нужно.

Человек-лошадь против обыкновения начал с конца.

– Это Кай его убил, – серьезно нахмурясь, заявил он, – наверняка. Считал его за кота.

– За кота?

Василь рассказал про Кая, про его роковую манию, а потом про битву Милоша со стариком гладиатором. Хелен слушала как зачарованная. Каждое слово преображалось для нее в еще один образ живого Милоша. И она цеплялась за каждый всем сердцем, всей душой.

– Ты это сам видел, своими глазами? – прошептала она, когда Василь умолк. – Он правда пощадил своего противника?

– Ну да, я все видел из-за калитки. Как раз шел из лазарета, где Фульгур меня заштопал. Он так это прилег к тому старику, они чего-то друг другу сказали, и Милош убрал меч. Это знаешь какую храбрость надо! А потом в двери бухнули тараном, все забегали, началась суматоха, и я его потерял из виду, да еще от боли не очень соображал. Я вот думаю – что его туда понесло, Милоша, в этот тупик? Все наружу ломились, а он вернулся… Может, меня искал…

Хелен кивнула.

– Да, я уверена, он искал тебя, Василь. Ты этого достоин.

Только к началу мая зима наконец отступила. Небо оживилось перелетными стаями, и разгулявшееся солнце отогревало тело и душу. Хелен почувствовала, что горе, когтившее ее сердце, понемногу ослабляет хватку. Она стала больше выходить, иногда ловила себя на том, что смеется какой-нибудь выходке Доры или шуткам своих товарок. Медленно-медленно, легкими неуверенными касаниями к ней возвращалась любовь к жизни. У нее было ощущение, что душа ее разбивает темницу траура, как город свои ледяные оковы. Но случалось, в какую-нибудь беззаботную минуту она вдруг чувствовала себя предательницей, и тогда ей делалось горше прежнего.

В одно из воскресений столица праздновала освобождение. Чествовали героев – людей-лошадей и борцов Сопротивления. Улицы, площади, кишели танцующими. Всюду играла музыка, звучало пение. Вечером на площадь Оперы упряжка лошадей выкатила тяжелую подводу, и, когда сняли накрывавший ее брезент, взорам предстал во всей своей красе и славе гигантский боров Наполеон, величественный и на удивление чистый. Не обращая никакого внимания на приветственные клики, триумфатор только встряхивал своими огромными ушами, похрюкивал и тыкался рылом в поисках корма. Ему подвели под брюхо ремни и с помощью лебедки подняли на помост посреди площади.

Кругом люди поднимали кружки, чокались, обнимались. Хелен, у которой голова кружилась от пива и сутолоки, цеплялась за платье Доры, чтоб не потеряться. В праздничной толпе на глаза ей попался Голопалый, волочащий ногу, щербатый, но сияющий и приплясывающий от радости. Он узнал ее и крикнул, хлопая себя по животу и показывая на борова:

– Видишь, я же говорил! Эх, и попируем!

А немного погодя она попала в объятия доктора Йозефа, который приехал с Наполеоном. Он, видимо, уже знал про Милоша, потому что крепко обнял девушку и ничего не сказал, только глаза у него влажно блестели.

Когда стемнело, на ступенях театра установили микрофоны, и стали выступать музыканты. Около полуночи на крыльцо вышла Милена, одна, в голубом платье, в котором Хелен ее еще не видела, и запела:

Все замерли. Кто был в шапке, фуражке, берете – обнажили головы, и тысячи голосов слились, вознося к небесам незатейливую мелодию. В первый миг у Хелен так сжалось горло, что голос пресекся, потом стало отпускать:

пела она вместе с Дорой, обнимавшей ее за плечи: