Юлия Тулянская: Двери весны

— Рябина, — говорит Дина. — Ты не сходишь со мной на кладбище? А? К маме и бабушке?

Я вздыхаю.

Плохо мне там будет, по прошлому разу помню: ужасно плохо, потом буду болеть три дня, а то и больше. Но у Динки постоянная тоска, и я не могу бросить ее одну. Она все понимает, и я все понимаю.

— Ты не вздумай туда переселяться, — мрачно говорю я. — Ты нам нужна. Не пустим,

ясно? Сдохнешь там от тоски.

— Я все равно чужая и вам тоже, — упавшим голосом говорит Динка.

— Не чужая, — ровно и зло говорю я. — Это ты так говоришь, а не мы. м- Я не умею жить так, как вы. Иногда забываюсь — и живу. Но потом накатывает, и хоть вой. И ты это знаешь.

— Дин, ну никто же не виноват. Вот правда — никто. Мы все хотели как лучше, мы думали, так будет лучше, правда. И ведь было лучше?

— Было. Извини, Рябина. Ты хорошая. Вы все — очень хорошие. Ведь и правда: никто не виноват… И без вас бы я пропала. А с вами…

— А с нами — не пропадешь! — я смеюсь. — Ты у нас дочь полка. Ты скажи, что тебя колбасит? Ты хотела бы, как твой брат? Ты видела его сама-то последний раз? Он пьет, руки у него дрожат, волосы вылезли… он скоро будет старый. А ты смотри какая!

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Весна.

— Скоро у тебя расцветет за домом сирень, — говорю я.

— А черемуху спилили, — отвечает Динка. — У нашего подъезда, где я жила, когда была живая, — она кивает в сторону первого подъезда.

— А… да. Ну да, — машинально говорю я. — Так ведь давно уже. Лет десять?

— Да. Но я же ее помню…

— Ты еще вспомни, как бутылки из-под кефира сдавала в пункт приема стеклотары.

— Я не сдавала, я была еще маленькая. Это Сережа сдавал, когда ему уже было лет восемь. Я с ним бегала. А потом заманивала его на дерево — ну то, знаешь, в палисаднике у соседнего дома. Его тоже спилили.

— Вот-вот, — вставила я.

— Теперь там пивнушка. Они все ходят пить сюда, покупают там, а распивают здесь. У vтебя пьют?

— У меня строят. Пригнали какую-то штуку, разобрали угол двора, штуку эту поставили. Так на ней написал кто-то: 'Стройте скорее и валите на…'.

— Кто-то? Не ты?

— Ну… я, — призналась я.

Писать я умею. Нас всех — ну, не всех совсем, а меня, Динку и еще одного, кто хотел, — научил писать дядя Коля. Он — как Динка, умер во дворе, замерз ночью. И, как Динка же, не ушел, а остался с нами. Мы — Хозяева дворов, скверов, садиков, парков и всего, что есть в Городе. Среди нас есть такие, как я — которые и всегда были Хозяевами. И есть бывшие люди — те, которые умерли и остались во дворах. Они должны были уйти куда-то еще, куда обычно уходят люди — и где, видно, им хорошо. По крайней мере, им правильно быть там. И большинство, конечно, уходят. А те, кто остаются — потом начинают тосковать. Ведь чаще всего они остаются ради того, чтобы не расставаться со своими — родителями, братьями, друзьями. А те или забывают о них, или помнят и грустят — но не видят, или видят, но думают, что сошли с ума. Но это еще не самое печальное: ведь можно смотреть на них издали, помогать хоть как-то и даже радоваться, если у них все хорошо. Но, во-первых, чаще всего у них не бывает хорошо. Во-вторых — в их жизни появляются новые люди, которых эти, ушедшие к нам, уже не знают, и просто остается только смотреть и ничего не понимать. Близкие становятся все дальше от них. Но и это не самое плохое. Хуже всего то, что они стареют и умирают. И тогда уже расставание будет навсегда: ведь они уходят в какое-то То Место, а наши — которые 'бывшие люди' — так и остаются здесь.

Меня зовут Рябиной. Я родилась в рябиновой роще, когда еще она стояла на месте двора, и было это очень давно… Но об этом я расскажу как-нибудь потом, когда будет время и настроение. Сейчас у меня ни того, ни другого нет. Мне жалко Динку, и я пойду в сквер, может быть, вместе со Сквером мы еще раз подумаем, что можно сделать.

Сквер

Сегодня впервые в этом году зацвели мои яблони. На клумбе пробиваются и скоро зацветут тюльпаны, два мирных алкоголика с утра уже устроились на лавочке под елью, а под другой елкой девушка читает книгу в яркой обложке. Я сижу на траве, прислонившись спиной к огромному клену. Мимо пробежала Рябина — в джинсах и пятнистой куртке, за ней трусит полосатый кот. Мы весело улыбаемся друг другу. То есть весело ей — и мне, из-за весны. Но если бы пришла она — та женщина из двора Репья — было бы еще веселее. Только она приходит редко. И каждый раз извиняется: 'Прости, я давно не приходила!' За зиму зашла всего раза три. Постояла под елкой, посмотрела из-под ветвей, как из-под шатра, сняла шапку — светлые волосы по плечам. Мне вспомнился давний, старый заснеженный лес и охотница в нем, под елкой. Пушистый снег лежал на еловых лапах и сыпался на длинные светлые волосы. Так было сотни лет назад. И вот снова — словно та же женщина, тот же лес. Она, видно, тоже почувствовала это, и все смотрела на падающий с дерева снег. И улыбалась. Один раз она, видно, решила приходить ко мне каждый день. Это было прошлым летом. Она приходила рано утром и ходила по моему скверу. У нее было заведено — она входила с той стороны, где цветет вишня. Здоровалась с вишней и шла по аллее, по солнцу. Она всегда обходит мой сквер посолонь, и никогда не меняет направления. Она чувствует все, как будто и правда — та охотница из старого моего леса. И разговаривает с вишней, касается рукой моего клена, стоит у ели, когда ей — я вижу — плохо. Да, ель сама по себе забирает у людей плохое, но тут уж я помогаю как могу, и лучше ей становится очень быстро. И вот так, каждый день, она ходила всю весну и начало лета. Потом перестала. Иногда, как я уже говорил, пробегает через сквер с той улицы, где шумят троллейбусы и много машин. А один раз я видел, что она плакала. Я через Рябину попросил Репья посмотреть, где и как она живет — ведь его двор. Однокомнатная квартира где-то на седьмом этаже, Репей проследил ее до лифта. Что в квартире — он не знает. Обычно она уходила рано утром и приходила к вечеру, и Репей снизу видел, что в окошке зажигался свет. А, еще на окне растение из домашних, здоровенное, которое у нас не растет. Во дворе она никогда не сидит, как многие люди, на лавочке. Зато летом, когда у Репья цветут вишни, часто выходит ночью постоять у двери подъезда, посмотреть на звезды. Видел Репей, что иногда выходит покурить на крыльцо и осенью, и зимой. Больше никого в ее квартире, вроде бы, нет. И в гости к ней никто не ходит. А в квартиру к ней он не может попасть, если она его не позовет.