Кэтрин Фишер - Оракул

Но Ретия не успела ни ответить, ни даже взглянуть на Мирани. Распахнулась дверь, и в комнату вошла Гермия.

Обе девушки торопливо вскочили.

Она была в маске, в полном облачении Гласительницы. За ней следовали остальные жрицы из Девятерых, и на каждой была подобающая званию маска.

— Ретия, возьми. — Гермия протянула ей маску Виночерпицы. Ретия заколебалась, но всего лишь на миг.

Потом надела маску и встала на свое место в полукруг. Жрицы стояли вокруг Мирани, улыбаясь золочеными лицами, и лицо Криссы было таким же золотым и улыбалось вместе со всеми. Мирани впилась в нее гневным взглядом.

— Я тебе доверяла, — прошипела она. — Считала тебя подругой!

Приглушенный голос Криссы звучал самодовольно.

— Не говори глупостей, Мирани. Я сама разберусь, что хорошо, а что плохо.

— Хорошо для кого?!

— Хватит! — Гласительница повелительно подняла руку. — Кольцо разорвано! Девятеро собрались на суд, вынесли приговор, и тебе пришло время узнать свою судьбу.

Она и так ее знала. И все остальные тоже знали. Поэтому Мирани заставила себя выпрямиться, гордо поднять голову. При мысли о том, отец сидит у них дома на Милосе и читает ее последнее письмо, она чуть не заплакала, но лишь еще крепче сжала губы.

— Ты виновна в измене Оракулу. Завтра на закате тебя уведут с Острова и похоронят заживо в вечной гробнице Архона. Без воздуха и воды ты умрешь медленной смертью, которой желает Бог. А после смерти твоя душа будет в вечных муках блуждать по пустыне, палимая солнцем, обдуваемая всеми ветрами. Ты никогда не обретешь покоя. Никогда не отведаешь воды в садах Царицы Дождя, а семья вычеркнет твое имя из своих сердец.

Где-то далеко в жарком вечернем воздухе пронзительно закричала чайка.

Восемь одинаковых лиц безжалостно улыбались ей.

Когда они ушли, Мирани без сил рухнула на кровать. Руки блестели от пота, колени подкашивались.

Не говоря ни слова, она смотрела, как Ретия сняла маску и в неловком молчании остановилась у дверей. Высокая девушка заговорила, и голос ее звучал немного сердито, как будто она стеснялась своей слабости.

— Я отведу тебя к Оракулу, — бросила она — Но твое доказательство, Мирани, должно быть очень веским.

Подземный чертог был огромен.

Стены уходили во тьму, и лишь возле самой двери Сетис разглядел, что они сложены из природного камня, пронизанного жилами сверкающего кварца. Тут и там на стенах поблескивали розетки кристаллов, розовых и белых, с острыми краями и ровными гранями. Казалось, что вся пещера переливается отблесками призрачного света.

Обставлена она была, как дворец.

Креон прохромал в глубину, зажег еще одну лампу, по том еще и еще, среди звездочек желтого пламени неуклюже пробираясь между диванами и кроватями, креслами и столами: позолоченными, расписными, роскошными.

Царство отражений.

— Нравится? — спросил он. — Мои творения.

Алексос выпустил обезьянку, и та, лопоча и повизгивая, принялась скакать по залу, а потом забралась в вазу с апельсинами.

Орфет устало прислонился к стене.

— Дай мне волю, неделю бы проспал. Нам здесь ничего не угрожает? Кстати, где ты все это наворовал?

— Он не воровал. — Алексос взял из вазы апельсин и бросил его Сетису. — Разве не видишь? Он сам все сделал.

Сетис поймал плод и изумленно ахнул. Он оказался легким и пустым внутри. Апельсин был сделан из папируса, размоченного в воде, измельченного и высушенного. Это была игрушка!

И внезапно он понял, что не только апельсин, но и вся сверкающая обстановка пещеры сделана из бумаги: из миллионов и миллионов обрывков, клочков, записок, отчетов, которые писцы каждый день комкали и выбрасывали в большие круглые корзины, отправляли в печь. Приглядевшись, он увидел, что столы расписаны украденными из мастерских остатками цветной туши, а картины на них — лишь грубые копии творений художников, расписывавших гробницы, что иероглифы и сложные, витиеватые буквы ничего не означают, слова полны ошибок, а позолота нанесена тончайшим, разбавленным слоем. Взяв в руки небольшую подставку для свитков, он разглядел просвечивающие сквозь краску буквы первоначального папируса — призрачный след, выдающий происхождение «строительного материала».

Креон зажег свечи в круглом канделябре и уселся в большое кресло, украшенное распростертыми крыльями грифа.

— Все это — мое, — произнес он с тихой гордостью. — Все они — копии. Тени реального мира. Мебель Архонов, предметы, ушедшие в могилы, имущество пред сказателей, жрецов, надсмотрщиков, генералов. Я их скопировал. Сотворил себе богатство из жалких, никому не ненужных обрывков.