Кэтрин Фишер - Оракул

Архон выбрался из паланкина. На нем была белая туника. Он воздел руки к небу, и все стихло.

— Сегодня, — провозгласил он, — я, воплощенный Бог, покину вас. Сегодня я буду пить воду в садах Царицы Дождя. Буду говорить с ней. Сегодня мой разум и ее станут едины. Вот для чего я пришел к вам ребенком, вот для чего вы одевали и кормили меня все эти годы. Вы долго страдали. Гибли ваши стада, болели дети, но небеса оставались пусты. Но если я попрошу ее, то ради меня она пошлет вам дождь. Потому что во мне живет Бог. Я пошлю вам дождь!

Никто не издал ни единого приветственного крика. Лишь зарокотали в назойливом ритме барабаны и трещотки. Тогда Архон повернулся и начал карабкаться на зиккурат. Гласительница подтолкнула Мирани и сама двинулась вслед за стариком.

Ноги ныли, дышать было трудно. Все выше и выше, одна крутая ступенька за другой, все ближе к небу, к суровой синеве, в которой, описывая постепенно сужающиеся круги, уже парили коршуны. Мышцы готовы были разорваться от мучительной боли. Казалось, она никогда больше не сможет распрямить сведенные судорогой руки.

Но вот и вершина! Грудь тяжело вздымалась, перед глазами плыли огненные круги, руки судорожно сжимали чашу...

Втроем они стояли на венчающей зиккурат широкой площадке — одни под высоким безжалостным небом. Архон снял маску. Мирани впервые увидела его лицо и удивилась — таким необычно гладким оно было, совсем без морщин, и бледным, словно лучи солнца никогда не касались его своим безмолвным дыханием. Старик был дряблым, хорошо упитанным, а лицо его — суровым и одновременно добрым. Мирани подумала, что он похож на заботливого дядюшку. Потом, так и не произнеся ни единого слова, старик тяжело лег на горячие голые камни и закрыл глаза.

Мирани опустилась на корточки и поставила возле него чашу. У нее за спиной Гласительница поспешно отошла к краю площадки.

В этот миг глаза Архона широко распахнулись, и его ладонь, горячая и влажная, легла на руку Мирани.

— Возьми, — едва слышно прошептал он, невнятно, но настойчиво. — Держи в тайне. — В ладонь Мирани легла измятая полоска папируса; пальцы инстинктивно стиснули ее. Его глаза были бледно-голубыми. — Остров полон предательства, — шепнул он. — Будь осторожна. Останься в живых!

Когда Гермия обернулась, он уже снова лежал, плотно закрыв глаза. Потом, прежде, чем Мирани успела встать, Архон поднял руку и рассчитанным движением опустил ее в чашу.

Барабаны внизу смолкли.

На мир опустилась тишина.

Они не заметили момента, когда он умер. Это произошло тихо, беззвучно. Просто через некоторое время Мирани, задыхаясь от ужаса, увидела маленького черного скорпиона; он вскарабкался вверх по стариковской руке, размахивая в воздухе острыми клешнями, на мгновение коснулся его лица, потом переполз на тунику, не удержался, свалился на землю, юркнул в трещину между камнями и исчез.

Земля застыла в безмолвном ожидании.

И пустыня, и безжалостное море, и Остров...

И люди, стоявшие внизу. Изнемогающие под жарким солнцем солдаты генерала Аргелина выстроились в длинную шеренгу на площади у подножия зиккурата. Лишь жужжали мухи, облепившие лицо Архона. Мирани наклонилась и отогнала их.

Гермия подошла ближе, опустилась на колени, посмотрела на мертвых скорпионов в чаше, коснулась шеи старика, склонилась, прислушиваясь, пытаясь уловить дыхание.

Потом, не глядя на Мирани, она встала и крикнула собравшимся внизу людям:

— Бог покинул нас!

По толпе прокатился ропот, он перерос в оглушительный рев, загремели гонги, колокола, трещотки, барабаны. Послышались горестные стоны.

Мирани едва не падала от изнеможения и мучительной боли в мышцах. Она дрожала, горела, страдала от жажды, но не разжимала кулак с мятым клочком папируса.

Кто-то закричал. По толпе, подобно раскатам грома, пронесся радостный вопль. Гермия торопливо обернулась, и Мирани проследила за ее взглядом.

Далеко на западе, на самом краю мира, собирались серые облака.

В тот день небеса потемнели; над морем собрались темные тучи, подул промозглый ветер, раздувая брезентовые навесы и палатки торговцев в крутых извилистых переулках Порта. Вернулись на берег рыбацкие лодки; последний запоздалый парусник, рассекая белые гребешки волн, спешил поскорее укрыться в гавани. В небе раздавались тревожные крики чаек.

Ветер ворвался в общую спальню, когда Мирани бережно складывала и убирала в дорожный мешок свои немногочисленные туники. Сквозняк раздул тонкие полотняные занавеси вокруг кроватей, зашелестел одеждами девушек, внимательно следивших за подругой.