Кэтрин Фишер - Оракул

Он не сразу отыскал на полках узкое пыльное гнездо, в котором раньше лежали свернутые чертежи, и стал осторожно вкладывать их обратно, внутрь, так, чтобы никто не заметил, что их трогали. Но мятые папирусы никак не умещались; раздраженно вздохнув, он вытащил их и сунул руку в щель, нетерпеливо ощупывая наметенные холодным сквозняком горки песка и обрывки волокон, выискивая, что могло помешать. Кончики пальцев коснулись чего-то маленького и твердого. И оно ужалило.

С криком ужаса он отдернул руку; на ней висел скорпион. Он стряхнул его на пол, потом с силой наступил ногой, еще и еще раз. Маленькое твердое тельце хрустнуло под каблуком.

Бог, подумал он. Бог! Ему конец. Это божья кара. Его покарал Сострис. Кто же еще, если не Сострис?

Прекрати. Успокойся. Думай.

На подушечке указательного пальца выступила капелька крови. Укол был совсем крохотным. Никакой опухоли. Его тошнило, кидало то в жар, то в холод. Яд действует быстро. Слишком быстро. И ничего нельзя поделать.

Дрожа всем телом, он опустился на колени и принялся искать кусачую тварь среди неверных теней покачивающейся лампы. Если он окажется из породы маленьких, черных, — на ноги можно больше не подниматься.

Рука коснулась изогнутого твердого тельца и отдернулась. По соломе расплескались капли масла. Он увидел скорпиона.

Не черный. Красный. Глаза странно поблескивают.

Забыв о боли, Сетис изумленно уставился на находку.

Скорпион был вырезан из твердого драгоценного камня. На тонких рубиновых гранях играли блики света, внутри крохотного туловища переливались миниатюрные радуги, изогнутый хвост был произведением ювелирного искусства. На Сетиса смотрели крошечные золотые глаза, внезапно потемневшие, когда он опустил руку и поднял вещицу с земли. От брюшка отвалилась острая булавка, отломившаяся там, где он на нее наступил.

Застежка Брошь.

Драгоценная, священная.

Сокровище, какого ему не заработать и за долгие годы.

На него нахлынуло такое облегчение, что подкосились колени, потом оно сменилось любопытством и острой алчностью. Пальцы стиснули брошь, капли крови замутили ясное сияние рубина. Он протер камень и задумался.

Как скорпион здесь очутился? Когда он доставал чертежи, его тут не было. На миг ему в голову пришла безумная мысль: Надзиратель узнал о пропаже чертежей и подкинул брошь, чтобы проверить его честность, но он тут же отмел ее как смехотворную. Может быть, вещица лежит тут уже давным-давно, а он, как и все остальные, ее просто не заметил? Может, она здесь уже много сотен лет?

Он не мог придумать, как продать ее и не попасть под подозрение.

Возле уха зазвенел комар. Он поглядел наверх, в глубь темной расселины между полками, совершенно черной, если не считать неверных отблесков лампы, пересеченных его собственной тенью, беспокойно перебегающей по грудам свитков. Потом снял с шеи кошелек и опустил в него брошь. Она звякнула о немногие лежащие там монеты.

Застигнутый внезапным укором совести, он подхватил лампу и торопливо побежал по запутанным коридорам к центральному проходу. Едва он вышел туда, лампа зашипела, разбрасывая голубые искры, и погасла. Он отшвырнул ее и пошел, пытаясь успокоить дыхание, по гигантскому хребту хранилища обратно к свету, к винтовой лестнице.

И остановился на полпути, удивленно ахнув.

У боковой полки стоял, опираясь на метлу, Креон.

Он лукаво помахал Сетису.

— Проваливаю, уже проваливаю, — сказал он.

— Входите, пожалуйста, — прошептала Мирани.

Он страха у нее пересохли губы, свело живот. Аргелин коротко кивнул, прошел мимо нее и огляделся. На мраморном полу в гостиной стояли два кресла, она чрезвычайно долго выбирала для них места. Теперь она села в одно из них, но, к ее огорчению, генерал не опустился во второе. Опершись ладонями о спинку, он склонился к ней.

— Не соблаговолишь ли объяснить мне, — негромко начал он, — для чего именно тебе понадобился музыкант по имени Орфет?

Она облизала губы. Его вежливость путала ее, в ней таилась шелковистая, безжалостная угроза. Всю ночь она лежала без сна, придумывая, что скажет, как будет себя вести. Если сейчас она даст слабину, то тем самым погубит и себя, и Орфета, и писца. И подведет Архона...

Поэтому в ответ она лишь улыбнулась.

— О, мне очень, очень жаль, что так получилось! Я и не думала, что доставлю вам столько хлопот. Какая досада!

Он долго и пристально смотрел на нее, потом обошел вокруг кресла и сел. Ей это показалось маленькой победой. Он мрачно заявил: