Раймонд Фейст: Тень темной королевы

— Тугор, Первый Служитель Великого Маарга, Правитель Пятого Круга, а ты — моя игрушка.

Джарва кричал, хотя был лишен голоса, и боролся, хотя у него не было тела. Но магические цепи, сковавшие его дух, были столь же прочны, как прочны для существа из плоти оковы железные. Причитающие голоса других духов сказали ему, что его соратники разделили участь вождя. Собрав остатки воли, Джарва направил свои чувства к далекому провалу и увидел, как уходит последний из его детей. И, насладившись, насколько это было возможно, зрелищем внезапно растаявшего в ночи провала, тень Джарвы пожелала своему сыну и своему народу избежать коварства змей и обрести надежное пристанище в том далеком мире, который пантатиане называли Мидкемией.

Труба пропела.

Эрик вытер руки о фартук. С утра, закончив отложенные со вчерашнего дня дела, он почти ничего и не делал, только поддерживал огонь, чтобы не пришлось заново разогревать остывший горн, если бы вдруг появилась другая работа. Маловероятно, конечно, ведь горожане и после приезда барона продолжали бы толпиться на площади. Но лошади — странные существа и теряют подковы, когда им вздумается, а повозки ломаются в самый неподходящий момент. Во всяком случае, из пятилетнего опыта работы в кузнице Эрик сделал именно такой вывод. Он поглядел туда, где, любовно обняв винный кувшин, валялся спящий Тиндаль. Он начал пить сразу после завтрака — «пропущу чуток за здоровье барона» — и свалился с час назад, как раз когда Эрик заканчивал делать то, что должен был сделать Тиндаль. К счастью, парнишка, не по возрасту сильный, за пять лет успел набраться опыта и теперь умел почти все — а это с лихвой возмещало недостатки кузнеца.

Только Эрик принялся присыпать угли золой, как услышал из кухни голос матери. Впрочем, ее требование поторопиться Эрик пропустил мимо ушей: времени было сколько угодно. Барон даже еще не достиг окраины города. Труба возвестила лишь его приближение, а отнюдь не прибытие.

Эрик редко интересовался собственной внешностью, но сегодня он знал, что на него будут пялиться все, и понимал, что должен постараться выглядеть прилично. С этой мыслью он не торопясь снял фартук, аккуратно повесил его на колышек в стене, затем опустил руки в кадку с водой и стал бешено тереть их. Смыв почти всю сажу и грязь, он плеснул воды на лицо, а потом, вытащив из кучи ветоши, используемой для полировки стали, большую чистую тряпку, вытерся насухо, стирая то, что не смыла вода.

В пляшущем зеркале воды он рассмотрел свое изломанное отражение: темно-синие глаза под густыми бровями, высокий лоб, длинные, до плеч, светлые волосы, зачесанные назад. Сегодня уже никто не сможет усомниться в том, что он является сыном своего отца. Нос ему достался от матери, зато нижняя челюсть и крупные зубы — вылитые отцовские. Только его отец был стройным, а вот об Эрике этого нельзя было сказать. И хотя он унаследовал от родителя тонкую талию, свои литые плечи Эрик получил от деда по материнской линии, а его руки, сильные от природы, стали еще крепче от работы в кузнице, где он трудился с десяти лет. Ими он мог гнуть стальные полосы и колоть орехи. И ноги у него были не менее сильные, поскольку ему приходилось поддерживать лошадей, пока кузнец подковывал их, а когда требовалось заменить сломанное колесо, Эрик поднимал телегу и удерживал ее на весу.

Проведя ладонью по подбородку, Эрик почувствовал щетину. Как все мужчины со светлыми волосами, он брился не чаще двух раз в неделю, но сегодня — особый день, и мать, конечно же, потребует, чтобы он выглядел как можно приличнее. Стараясь не разбудить кузнеца, он прокрался к своему тюфяку за кузнечным горном и взял бритву и зеркало. Бритье с холодной водой нельзя назвать удовольствием, но если мать разозлится, это еще хуже. Эрик смочил подбородок и начал скрести его бритвой. Закончив, он еще раз взглянул на свое отражение в мерцающей воде.

Ни одна женщина не назвала бы Эрика красивым: от вытянутого подбородка и впалых щек до широкого лба черты его были крупными, почти грубыми; зато он обладал открытым, честным взглядом, который мужчина счел бы внушающим доверие, а женщина — восхитительным; правда, сначала ей нужно было бы привыкнуть к почти бандитской наружности этого юноши. В свои пятнадцать лет Эрик уже не уступал ростом взрослому мужчине, а силой мог бы потягаться с самим кузнецом; никто из сверстников не мог побороть его, и мало находилось желающих повторить попытку. Когда Эрик помогал матери накрывать стол, его руки казались неуклюжими, но в кузнице они становились ловкими и уверенными.