Раймонд Фейст: Дочь Империи

Жрец ударил в гонг. Своды куполов храма, украшенные великолепной многоцветной резьбой, отозвались одинокой нотой, которая повторялась все тише и тише, становясь лишь воспоминанием о звуке… душою звука.

Мара стояла, коленопреклоненная, на каменных плитах пола, вытягивающих тепло из ее тела. Она вздрогнула, но не от холода, а затем слегка повела глазами влево, где точно в такой же позе стояла другая посвящаемая, повторившая движение Мары, когда та приподняла белое покрывало, подобающее послушнице ордена Лашимы — богини Внутреннего Света. Сохраняя предписанную ей неудобную позу под полотняной драпировкой, образующей над головой некое подобие шатра, Мара нетерпеливо дожидалась момента, когда можно будет наконец опустить ткань. Она совсем чуть-чуть подняла покрывало, а оно уже оттягивало ее руки, словно каменные гири! Снова прозвенел гонг. Это послужило напоминанием о вечном присутствии богини, и Мара с раскаянием осознала, что опять позволила себе отвлечься на пустяки. Теперь, как никогда, она должна быть собранной и сосредоточенной. Мысленно она попросила у богини прощения, сославшись в свое оправдание на усталость, возбуждение и непонятные предчувствия. Мара молила богиню, чтобы та помогла ей обрести внутренний мир, к которому она так страстно стремилась.

Раздался третий удар гонга, а всего их должно было прозвучать двадцать два: двадцать — в честь богов, один — в честь Света Небес и один — в честь двух девочек, ожидавших сейчас момента, когда они смогут начать служение богине мудрости Верхнего Неба. Семнадцатилетняя Мара готовилась отречься от бренного мира, так же как и стоявшая рядом девушка, которая — когда отзвучат еще девятнадцать ударов гонга — будет считаться ее сестрой, хотя они впервые встретились только две недели тому назад.

Мара размышляла о своей будущей сестре. Ора была вспыльчивой и своевольной девчонкой, чье семейство, отнюдь не родовитое, но богатое, проживало в провинции Лаш; сама же Мара происходила из древнего и могущественного рода Акома. То, что Ора получила доступ в храм, должно было показать всему свету набожность ее семьи; так приказал ее дядюшка, самозваный властитель: он любыми способами норовил втереться в какой угодно клан, лишь бы там соглашались принимать членов этого семейства. Мара готова была даже пойти против воли отца, лишь бы вступить в орден Лашимы. Когда девушки поведали друг другу свои истории, Ора сначала отнеслась к услышанному с недоверием, а потом чуть ли не возмутилась, узнав, что дочь могущественного властителя сама пожелала провести всю жизнь за стенами обители. Происхождение Мары сулило ей высокое положение в обществе, сильных союзников, множество знатных искателей ее руки и наверняка — брак с отпрыском другого именитого рода. А вот ее, Ору, принесли в жертву — так она это называла — именно для того, чтобы девушки следующих поколений в ее семье могли иметь все те блага, от которых Мара готова была отречься по собственной воле. Уже не в первый раз Мара задумалась, сможет ли Ора стать доброй сестрой ордена. А потом — и тоже не в первый раз — Мара спросила себя, достойна ли она сама нести сестринское служение.

Услышав новый удар гонга, звучный и глубокий, Мара на мгновение закрыла глаза, мысленно послав к небесам мольбу — наставить ее на праведный путь и одарить покоем души. Почему она все еще терзается сомнениями? Еще восемнадцать ударов гонга — и она навсегда лишится семьи, друзей, привычного мира. Вся ее прошлая жизнь останется позади — от первых детских забав до неизбежных тревог дочери благородного Властителя, вовлеченного в Игру Совета — нескончаемую борьбу за верховенство, которая определяла всю жизнь в мире цурани. Ора станет ее сестрой, ибо в ордене Лашимы знатность рода и его заслуги утрачивают всякое значение. Важно только служение богине, требующее целомудрия и послушания.

Снова прозвучал гонг; это был пятый удар. Мара украдкой бросила взгляд в сторону алтаря, установленного на возвышении. Перед статуей богини Лашимы в резных сводчатых нишах застыли шестеро коленопреклоненных жрецов и жриц; по случаю обряда посвящения лицо богини не было скрыто за покрывалом. Нежный свет восходящего солнца, струившийся сквозь стрельчатые окна в высоких куполах, пронзал полумрак храма, словно тонкие сияющие пальцы. Казалось, что утренняя заря ласкает богиню своим прикосновением и рядом с этим блеском меркнут окружающие статую разноцветные обрядовые свечи. «Какой доброй выглядит Владычица в розовом свете восхода», — подумала Мара. Повелительница Мудрости смотрела вниз с полуулыбкой на благородно изогнутых губах, как будто обещала любовь и защиту всем, находящимся под ее опекой и, подобно Маре, ищущим душевного мира.