Глен Кук - Зловещие латунные тени. Ночи кровавого железа

– Если Тинни хочет помириться, она знает, где меня найти.

– Но… Я встал:

– Вот о чем подумай, Дин, пока будешь искать место для кошки. Что, если я вдруг женюсь и моя жена будет вести хозяйство?

Это его приструнит. Я пошел к парадной двери. Но не дошел. В голове у меня зазвучал голос Покойника.

«Гаррет, ты уходишь, не приняв должных мер предосторожности.»

Он имел в виду, что я иду без оружия. Я сказал:

– Я всего лишь собираюсь следить за сумасшедшим. Я не влипну ни в какую историю.

Я даже не зашел к нему в комнату. Все равно он слышит меня не ушами.

«Ты всегда думаешь, что не влипнешь в историю. Однако каждый раз, когда ты так думаешь и выходишь из дома неподготовленным, ты под конец жалеешь, что был настолько непредусмотрителен. Разве не так?»

Это соответствовало гнусной действительности. Я желал бы, чтобы было не так. Чтобы мы жили не в такое варварское время. Но от моего желания ничего не изменится.

Я поднялся на второй этаж и подошел к чулану со всякими мерзостями, где хранятся инструменты, которые приходится использовать, когда мой основной инструмент – мои мозги – меня подводит. Я ворчал не переставая. И размышлял, почему не хотел последовать хорошему совету. Наверное, меня задело, что я сам об этом не подумал.

Урок, который пошел не впрок, потом выходит боком.

Танфер – неприятный город.

Я вышел на улицу в плохом настроении. Я не сделаю этот город приятнее.

Как большинство общественных учреждений в нашем городе, тюрьма Аль-Хар уже много десятилетий нуждается в обновлении. Вид у нее такой ветхий, что кажется, при желании заключенные могли бы повалить стены.

Аль-Хар с самого начала была нехорошей затеей, казенным пирогом; кто-то нагрел руки на этом проекте, перерасходовав средства и снизив реальные затраты. Подрядчик использовал блеклый желто-зеленый камень, который поглощает грязные пары из воздуха, вступает с ними в реакцию, покрывается прожилками, становится безобразнее день ото дня и расползается, так как слишком мягок. Он слоится и рушится, крошки летят по всей тюрьме, стены стоят щербатые, как после оспы. Там, где осыпалась известка, камни вылезают наружу. Поскольку в городе редко кого-нибудь сажали, тратить деньги на ремонт тюрьмы представлялось бессмысленным.

Дождь не перестал, но теперь он накрапывал мелкими каплями. Чтобы действовать на нервы, этого достаточно. Я устроился под одиноким лимонным деревом, таким же жалким, как живущие в переулках мусорщики. Это дерево не признавало времен года. Но его уныло опущенные ветви были здесь единственной защитой. Я вспомнил, чему нас учили, когда я служил во флоте, и растворился в окружении. Хамелеон Гаррет. Прекрасно.

Я пришел рано, что случается со мной нечасто. Но раз уж на то пошло, я двигался чуть быстрее, чуть энергичнее, чем обычно. Может, стоило потренировать и мозги. Им не помешало бы побольше инициативы и вдохновения.

Моя профессия – мое самое слабое место. Работа сыщика открывает перед тобой грязную изнанку жизни. По природе я человек слабый, но пытаюсь что-то улучшить в этом мире и ловлю в темноте проблески света. Вероятно, мое нежелание работать происходит от сознания того, что темные стороны жизни все равно будут преобладать, и наставить на путь истинный не удастся почти никого, потому что люди жестоки, себялюбивы и безрассудны, и даже лучшие из нас, если подвернется случай, продадут родную мать.

Огромная разница между хорошими парнями и плохими состоит в том, что хорошим парням еще не представилась возможность совершить зло для собственной выгоды.

Мрачный взгляд на мир, к несчастью, делается все мрачнее из-за ежедневно происходящих событий.

Мрачный пейзаж пугает меня, как бы говоря, что настает мой черед.

Мрачная улица, замусоренная, мощенная булыжником дорожка, проходящая мимо Аль-Хар. Прохожих почти нет. Эта мрачность не исчезает и при хорошей погоде. Даже находясь один в лесу, я не ощущал такой заброшенности и безысходности.

Улица была очень неудобная для работы, кроме того, я здесь неловко себя чувствовал. Я не вписывался в пейзаж. Люди начнут удивляться, что я тут делаю, и еще запомнят меня, хотя и не станут выходить из домов. Наши горожане не любят будить лихо.

Брешущий Пес вышел из ворот тюрьмы, тяжело топая и держась руками за пояс брюк. Он остановился и стал обозревать мир глазами заключенного.

Ростом он был около пяти с половиной футов, лет за шестьдесят, коренастый, с лысеющей головой, на лице выделялись жесткие седеющие усы и огромные грозные брови. За десятилетия, потраченные на разоблачение заговоров, кожа его потемнела от загара. Пребывание в тюрьме на нем никак не отразилось. Он носил старую, драную, засаленную одежду, ту же самую, в которой вошел туда. В Аль-Хар заключенным не выдают униформу. Насколько я знаю, у Брешущего Пса не было родственников, и никто не мог ему ничего принести.