Глен Кук - Черный отряд. Тени сгущаются

Я люблю вас всех.

Одноглазый сказал, что чудес и знамений было предостаточно и в том, что мы неправильно их истолковали, нам следует винить лишь себя. Согласен, ему многое мешало, но все равно его слова — замечательный пример того, насколько мы крепки задним умом.

Молния, сверкнувшая на ясном небе, ударила в Некропольский холм и попала в бронзовую табличку, запечатывавшую склеп форвалак, наполовину уничтожив силу заклинания. Выпадали дожди из камней. Из статуй текла кровь. Жрецы нескольких храмов сообщали о жертвенных животных без сердца или печени. Одной выпотрошенной жертве даже удалось сбежать, и ее не сумели поймать. В казармах у Развилки, где размещаются городские когорты, изображение Теу повернулось спиной. Девять вечеров подряд десять черных стервятников кружили над Бастионом, потом один из них прогнал орла, обитавшего на верхушке Бумажной Башни.

Астрологи отказывались наблюдать за небесами, опасаясь за свою жизнь. По улицам бродил свихнувшийся предсказатель, объявляя о близком конце света. А в покинутом орлом Бастионе плющ на внешних валах засох и сменился каким-то ползучим растением, листья которого теряли черноту лишь при самом ярком солнечном свете.

Но подобное происходило каждый год. Дурак задним числом может объявить знамением что угодно.

И все же события не должны были застать врасплох нас, имевших четырех собственных колдунов со скромными способностями, которые охраняют нас от хищного будущего — пусть даже не столь изощренным способом, как гадание на овечьих потрохах.

Лучшими авгурами и ныне считаются те, кто предсказывает будущее по знамениям прошлого. Их успехи зачастую поразительны.

Берилл непрерывно содрогался, готовый каждую минуту рухнуть в пропасть хаоса. Самый великий из Самоцветных городов был старым, упадочным и безумным, в нем смердело вырождением и загнивающими нравами. По его ночным улицам могло красться что угодно, и лишь последний дурак удивился бы этому.

Я распахнул настежь все ставни на окнах, молясь о ветерке из гавани, пусть даже воняющем тухлой рыбой. Увы, ветра не хватило бы даже колыхнуть паутину. Я вытер вспотевшее лицо и скорчил рожу первому пациенту:

— Опять вошек подхватил, Кудрявый?

Кудрявый слабо улыбнулся. Лицо у него было бледным.

— Да нет, Костоправ. Живот болит. — Его макушка напоминает отполированное страусиное яйцо, отсюда и имя. Я сверился с расписанием караулов, но его имени в списке не нашел. Уклоняться ему вроде не от чего. — Здорово прихватило. Очень больно.

— Гм… — Я уже понял, в чем дело, и напустил на себя профессиональный вид. Несмотря на жару, кожа у него была влажная и холодная. — Ел недавно где-нибудь в городе, Кудрявый? — На его лысину спикировала муха и принялась разгуливать, словно завоеватель. Он этого даже не заметил.

— Да. Раза три-четыре.

— Гм… — Я намешал вонючую микстуру, похожую на молоко. — Выпей это. До дна.

После первого же глотка он скривился.;

— Послушай, Костоправ, я…

Аромат микстуры пронял даже меня.

— Пей, приятель. Двоих я не сумел спасти, пока не отыскал это противоядие. Лодырь его выпил и остался жив.

Об этом все уже знали. Кудрявый выпил.

— Выходит, это яд? Проклятые Синие мне чего-то подмешали?

— Успокойся, ничего с тобой не случится. — Мне пришлось вскрыть Косоглазого и Дикого Брюса, чтобы узнать причину их смерти — хитро действующий яд. — Ложись-ка на кушетку, там будет прохладнее… если этот проклятый ветерок когда-нибудь подует. И лежи спокойно, пусть лекарство делает свое дело.

Я уложил его на кушетку.

— Расскажи мне, что ты ел в городе.

Я взял перо и склонился над прикрепленной к столу картой города. Лодыря и Дикого Брюса, пока тот был еще жив, я уже расспросил, а сержант из взвода покойного Косоглазого по моей просьбе выяснил, где бедняга накануне набивал брюхо. Я не сомневался, что яд парням подсыпали в одной из забегаловок рядом с Бастионом, куда частенько заходят солдаты. Показания Кудрявого совпали со словами его предшественников.

— Есть! Теперь эти сволочи у нас в руках.

— Кто? — выпалил Кудрявый. Ему не терпелось самому свести счеты.