Ллойд Александер - Тарен странник

Лето проносилось быстро и счастливо. Чем больше Тарен видел гончара за работой, тем сильнее поражался его мастерству. В кадушке, где он смешивал глину, Аннло мял и бил густую массу с еще большей силой, чем Хевидд Кузнец по наковальне, а гончарный круг крутил с еще большим проворством и быстротой, чем Двивач Ткачиха челнок на ткацком станке. Как бы рано, засветло ни встал Тарен, он всегда находил гончара уже проснувшимся и занятым своей работой. Аннло был неутомим, часто проводил ночи без сна и дни без еды, поглощенный работой на гончарном круге. Но редко гончар был доволен узором на сосуде или его формой, без конца исправлял, улучшал то, что придумал или сделал накануне.

– В стоячей луже вода – не питье, – говаривал он. – Но застывшее ремесло еще хуже. А человек, который идет по своим собственным следам, приходит туда, откуда вышел.

До самой осени Аннло не допускал Тарена к гончарному кругу. Зато первая же чаша, вылепленная Тареном, когда ему наконец позволили сесть за круг, оказалась не такой уж уродливой, как он ожидал.

Аннло внимательно рассмотрел ее, повертел в руках и одобрительно кивнул головой.

– Кое-чему ты научился, Странник, – сказал он. Однако, к смущению Тарена, кинул только что слепленную чашу в кадку для смешивания глины. – Не расстраивайся, – утешил гончар Тарена, – придет время, когда ты слепишь то, что стоит сохранить, и мы непременно это обожжем в печи.

Тарен уже опасался, что такое время никогда не наступит. Но вот одно из его изделий, простую миску, Аннло признал годной к обжигу. Он поставил ее вместе с другими горшками и чашками, которые изготовил для жителей Коммот Исав, в печь. Глубже и выше была эта печь, чем горн в кузнице Хевидда, и долго стояли там заалевшие глиняные горшки, объятые пламенем. Аннло тем временем спокойно заканчивал остальные сосуды, невозмутимо разгоняя гончарный круг. Зато Тарен не мог оторваться от устья печи, нетерпение его росло, он весь пылал, будто его самого обжигают в гудящем пламени. Но, наконец, когда вышло время обжига и посуда остыла в печи, гончар вытащил миску, подержал ее на ладони, постучал по краю заскорузлым, в засохшей глине пальцем и усмехнулся, взглянув на Тарена, который затаил дыхание.

– Хорошо звенит, – сказал мастер. – Работа ученика, но можешь не стыдиться её, Странник.

Сердце Тарена запрыгало в груди, будто он сотворил нечто подобное тому, что видел в сокровищнице лорда Гаста.

Но недолго длилась радость Тарена. Вскоре она сменилась отчаянием. Всю осень он лепил и лепил один сосуд за другим, но они рождали лишь печаль и разочарование. Ни одно из его творений не могло и сравниться с тем, что он лелеял в своих надеждах, несмотря на мучительный труд, который он вкладывал в них.

– Чего же мне не хватает? – сокрушался он. – Я сумел достаточно хорошо выковать меч, у меня получился вполне сносный плащ. Но теперь то, что я пытаюсь понять и уловить, все время ускользает от меня, – В его голосе прорывалось подлинное страдание. – Неужели я лишен настоящего дара?

Тарен поник головой, сердце его застыло в тоске, потому что он понял – правда, которую он сам от себя старательно скрывал, прорвалась в этих его словах.

Аннло не прерывал его, но только глядел с глубокой печалью.

– Почему? – шептал Тарен, – Почему это так?

– Это непростой вопрос, – ответил наконец Аннло. Он положил руку на плечо Тарену. – Ни один человек не знает ответа на него. Есть такие, кто всю жизнь работал, веря в свой дар и боясь признаться себе, что они ошиблись. Есть и такие, в которых есть талант, они родились с ним, но даже не подозревают об этом. Есть неудачники, растратившие всё, что было дано им, потому что потеряли или не обрели смысла свободного труда. Есть несчастные, которые никогда и ни к чему не стремились, ничего в своей жизни не начинали.

Гончар с доброй улыбкой посмотрел прямо в глаза Тарену.

– Считай себя удачливым, – сказал он. – Ты понял то, что понял, сейчас, а не потратил годы на тщетные надежды. Ты что-то еще узнал о себе, а никакое знание не бывает бесполезным.

– Что же мне теперь делать? – спросил Тарен.

Ему казалось, что жизнь рухнула, и всколыхнулась таже печаль, захлестнула та же горечь, что терзала его в долине Краддока.

– Есть много путей к счастью кроме лепки горшков, – улыбнулся Аннло. – Ты был счастлив здесь, в Коммот Мерин, не так ли? И это счастье у тебя никто не отнимал. Тут есть для тебя работа. Я с радостью приму твою помощь. Ты мой друг и ученик. А вот и дело для тебя, – продолжал он бодрым голосом, – завтра мне нужно будет отослать мои изделия в Коммот Исав. Но путешествие длиной в день слишком длинно для человека моих лет. Сделай одолжение, друг мой, отнеси их.