Кэролайн Черри - Эльфийский Камень Сна

Долго думал Кэвин, потом взглянул на землю и наконец на Нэаля.

— Впереди осень, — промолвил Кэвин, уступая.

— И зима. Впереди зима, Кэвин.

— До весны, — сказал Кэвин. — Весной я уйду.

Яблоки были засыпаны в лари, колбасы коптились, старый дуб сбросил свою листву, и пошел снег. Граги сидел на крыше у трубы и оставлял следы там, где исчезали лепешки и подогретый эль, а по ночам он коротал время в компании волов и пони.

— Расскажи нам сказку, — попросил юный Скага Кэвина, когда все домочадцы собрались у огня. Поразительно, но Скага сам без посторонних просьб заготовил отрубей для скота на зиму, и с лета ни у кого ничего не пропадало. Скага стал задумчивым и рассудительным парнем, сильно привязавшись к Нэалю, а заодно и к Кэвину.

И вот Кэвин принялся рассказывать о зиме в Дауре и о том, как ураган ломал старые деревья; а Скелли припомнил, как однажды заблудился в таком буране. А потом, когда весь дом улегся — каждый в своем укромном уголке, а Барк с Эльфредой на своей огромной кровати на втором этаже, Кэвин сказал Нэалю, соломенный тюфяк которого лежал рядом с ним: — Это зима молодых.

— Это война молодых, — ответил Нэаль.

— Они отняли твои и мои земли, — сказал Кэвин. Нэаль долго молчал.

— У меня нет наследника. И скорее всего не будет.

— Ну что касается этого… — и теперь Кэвин замолчал надолго. — Это тоже дело молодых. Как зима. И война.

И после этого Кэвин уже ничего не говорил. Но на утро он как будто просветлел, словно с него свалилась какая-то тяжесть.

«Он останется, — думал Нэаль, поглядывая на Кэвина. — Хоть один человек из всех последовал за мной». Но потом он отогнал эту тщеславную мысль вместе с «господином» и «Керваленом» и закутался в теплые одежды, ибо надо было идти делать зимние дела. Дети играли в снежки, и Кэвин играл вместе с ними, крадучись обходя амбар вместе со Скагой. Нэаль видел, как Кэвин учит мальчика сноровке и бесшумным движениям. Дрожь пробежала по его телу — но ведь это были всего лишь снежки, а крики и вопли — выражением детской радости.

Граги взгромоздился на крышу, скинул пару охапок снега и, рассмеявшись, убежал прочь.

— Ха! — прокричал он, прячась за трубу. — Ха! Злобный!

— Исчезни! — завопил Кэвин, но засада была раскрыта и битва проиграна.

Посмотрев, Нэаль отвернулся, но шум сражения и еще какие-то звуки продолжали долетать до него. Он обернулся, чтобы убедиться, что не ослышался, и глаза подтвердили ему, что это было именно то, что он слышал. Довольный, Нэаль двинулся но своим делам.

И снова пришло время сбора урожая. Серпы мелькали взад и вперед, оставляя за собой стерню. А к утру снопы были уже аккуратно связаны и стояли рядами; так что Граги спал весь день напролет и уплетал предложенную пищу за обе щеки. В этот год на хутор пришли две лани, прилетел только что оперившийся сокол, выпь, забрели трое лисят и отощавщая, раненная стрелой пегая кобыла — вот таких беглецов собрал у себя хутор. К осени сокол улетел, да и выпь тоже; лисята уже перестали играть у крыльца и уходили к самым границам хутора, следуя путем возмужавшего волчонка; а кобыла подружилась с пони, растолстела и залоснилась на сочной траве и зерне. Дети обожали ее и вешали ей на шею венки, которые она чаще всего норовила сбросить и съесть: она ела и ела и начала уже резвиться по утрам, словно наступила заря мирозданья и ни о какой войне никто и не слыхивал.

«Вот и еще одна душа излечилась от безумия», — думал Нэаль. Он полюбил эту кобылу за ее мужество, временами он ездил на ней без седла и поводьев, позволяя скакать, куда ей захочется по полям и холмам. Ему нравилось снова ощущать себя наездником, а кобыла задирала хвост и то и дело ржала от радости, несясь куда ее душа желала — от богатых пастбищ к прохладному ручью, от ручья — в холмы на солнцепек или снова домой в конюшню к яслям с зерном. «Банен» — он называл ее — его прекрасная любимица. Ей нравилось возить его и детей, и Граги, который нашептывал ей слова, которые понимают лошади. Иногда она соглашалась, чтобы ее взнуздали, и тогда на ней ездил Кэвин под настроение, и другие, но это случалось редко и получалось не так хорошо, потому что, как утверждал Кэвин, у нее была лишь одна любовь, и никто другой не мог завоевать ее симпатий.

Так что этот год оказался к Нэалю еще добрее, чем предыдущий. Однако с гостями еще было не закончено.

Этот последний пришел с песнями, сияя, словно медный таз, он спустился с пыльной каемки поля по тропе, протоптанной скотом, юнак, бродяга с мешком за плечами, посохом в руке и безоружный, если не считать кинжала. Волосы у него выгорели до белизны и, когда он шел, развевались по плечам от дуновений ветерка. Он пел: