Виктория Бесфамильная - Баба-Яга на договорной основе (СИ)

— Митрофан, пошли чай пить, — предложила я, выбираясь с книжкой под мышкой на свет божий, который судя по заглядывающему в окошку месяцу все же был ночью, из того, что отныне я называла погребом и направившись в кухню.

Кот оценивающе посмотрел на меня с лавки, взвесил все за и против позднего чаепития и, решившись, направился за мной следом походкой от бедра. И пока мой новый кот, который явно разбирался в устройстве моего дома лучше меня, возился с приборами местного освещения: лучиной и огнивом, я решила начать применять свои навыки и открыла книгу на той странице, где описывались заклинания домашнего хозяйства.

Очнулась я от того, что кто‑то брызгал мне в лицо холодной водой. Опять. В голове гудело и лежать было неудобно. Я медленно открыла глаза и увидела склонившегося над собой кота, который и поливал меня из кружки. На столе оплавленной грудой металла красовался самовар.

— Попили чайку, — раздалось откуда‑то сбоку.

Медленно, чтобы не потревожить еще больше и без того дурную голову, я села, а затем опираясь о печку, возле которой приземлилась, встала и подобрав распластанную на полу книгу подошла к столу.

— Не получилось, — хотя это было очевидно и без моего замечания.

Митрофан утешающе погладил меня по коленке.

— Повторенье мать учения? — повторять очень не хотелось, но и не повторять было нельзя, и я снова открыла книгу, на этот раз на странице ремонтных заклинаний.

Зеркало испуганно пискнуло и покрылось черным, кот залез под лавку. Я бы тоже залезла, но правила заклинания требовали находиться в пяти шагах от объекта. Я набрала в грудь побольше воздуха, выдохнула, прошипела два каких‑то несуразных слога и топнула левой ногой. Громов, молний, вспышек и прочих спецэффектов не последовало, избушка не заходила ходуном, а меня не отнесло ударной волной к стене, но на столе стоял целенький, хоть и потемневший и поцарапанный, чего раньше не было, самовар. А еще через десять минут я наливала себе в кружку горячий чай, а Митя ловко стаскивал консервированную рыбу с бутербродов.

— Жить, как говориться хорошо, — вспомнила я, закончив размешивать сахар и собираясь пить чай, но рука моя наткнулась на пустоту. — А хорошо жить еще лучше, — повторила я попытку, но безрезультатно.

Оставшаяся видимо от моей предшественницы, кружка, большая, керамическая, с улыбающейся рожицей на боку, ярко красного цвета, медленно, но верно отступала от моей руки. А потом и вовсе начала носиться кругами вокруг самовара. Я сдалась первой. Опыта у нее явно было больше. Я всухомятку жевала бутерброд, ожидая, когда ненормальная посуда выдохнется, и думала о смысле жизни, то есть ни о чем конкретном. Из раздумий меня выдернул истошный петушиный крик, разнесшийся над лесом. За окном медленно светало, а радужные перспективы также медленно тускнели. Не поймите меня не правильно, я люблю животных, очень. Но, видите ли, будильник можно настроить на любое удобное время или, в крайнем случае, заткнуть подушкой, а вот петуха кажется можно только убить, судя потому как он жизнерадостно орет за окном. Очень хотелось запеть, что‑нибудь про черного ворона, вьющегося над моею головой, но чувство такта не позволяло. Кружка мягко ткнулась мне в ладонь, приглашая насладиться теперь уже теплым чаем, за что я была ей искренне благодарна, так как в следующее мгновенье избушка тяжело заворочалась, поворачиваясь к кому‑то передом, и весь этот чай оказался на моих джинсах. Кто сказал, что жизнь стала налаживаться?

— Можно к вам? — раздался от порога приятный баритон и вслед за ним показался и сам обладатель волшебного голоса, Кощей Бессмертный собственной персоной.

Признаюсь, живя в избушке в дремучем лесу, трудно оставаться объективной в оценке людей, и все же назвать явившегося пред мои очи красавца, Кощеем у меня бы язык не повернулся. Как‑то не вязался этот здоровый, веселый и достаточно молодой человек со знакомым с детства образом тощего желтого старика. Нет, конечно, диеты мощное оружие в борьбе с лишним весом, но не до такой же степени, право слово. И если свое прежнее восприятие спасителя я могла списать на помутнение сознания и бог весть еще какой психологический эффект, то, увидев его второй раз рано утром после чая (хоть и не выпитого, а пролитого) отрицать несоответствие действительного и воображаемого было сложно. Или же я на самом деле сошла с ума (хотя сомневаться в последнем было бы странно).

— Не помешал? — продолжал проявлять он чудеса вежливости, а мы с Митрофаном продолжали хранить унылое молчание.