Сабаа Тахир - Уголек в пепле

— Сайрина, — позвал Каин одну из Пророчиц, — поддержи пока состояние Аквиллы и изолируй Фарраров. Никто не должен видеть их. — Пророк повернулся ко мне. — Если то, что ты сказал — правда, значит баланс нарушен и мы должны это исправить. Мы исцелим ее. Но если мы не сможем доказать, что Маркус и Зак обманули, мы предоставим Претендента Аквиллу ее судьбе.

Я коротко кивнул, но в мыслях как только не проклинал Каина. Ты идиот! Тупой отвратительный демон! Ты позволяешь этим кретинам победить. Ты позволяешь им уйти от ответственности за убийство.

Дед, непривычно молчаливый, направился в лазарет вместе со мной. Когда мы подошли, двери распахнулись и появилась Комендант.

— Ходила предупреждать своих лакеев, Керис? — спросил дед, грозно возвышаясь над своей дочерью.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты предала свой клан, девчонка, — произнес дед, единственный человек во всей Империи, кто осмеливался обращаться с моей матерью пренебрежительно. — Не думай, что я это забуду.

— Вы выбрали своего фаворита, Генерал, — глаза матери скользнули по мне, и я заметил вспышку нескрываемой ярости. — А я выбрала своего.

Она пошла прочь, оставив нас у дверей лазарета. Дед посмотрел ей вслед, и мне захотелось узнать, о чем он думал. Что он видел, когда смотрел на нее? Маленькую девочку, какой она когда-то была? Или бездушное существо, какой сейчас стала? Знает ли он, почему она такая, видел ли, как это произошло?

— Не стоит недооценивать ее, Элиас, — предостерег он. — Она не привыкла проигрывать.

Очнувшись, я увидела над собой низкий потолок моей комнаты. Я не помнила, как потеряла сознание. Возможно, я была в обмороке несколько минут, возможно, несколько часов. Сквозь занавеску в дверном проеме мельком увидела небо, которое, казалось, и само еще не определилось, утреннее ли оно или вечернее. Я привстала на локте, сдерживая стон. Боль охватила все тело, каждую клетку, будто всегда жила во мне.

На рану я не смотрела. Мне и не надо было. Я помнила, как Комендант широкими линиями вырезала у меня над сердцем букву К. Она пометила меня. Пометила, как свою собственность. Этот шрам я буду носить до самой могилы.

Надо промыть. И перевязать. Затем возвращайся к работе. Не давай ей повода снова сделать тебе больно.

Занавеска отодвинулась. Ко мне проскользнула Иззи — такая маленькая, что ей даже не пришлось склонять голову, чтобы не стукнуться о низкий проем, — и присела на краешек койки.

— Уже почти рассвело, — ее рука коснулась повязки на глазу, затем пальцы вцепились в ворот рубашки. — Легионеры принесли тебя вниз прошлой ночью.

— Рана такая ужасная… — Я ненавидела себя за эти слова. Слабость, Лайя. Ты так слаба. На бедре мамы был шестидюймовый шрам, оставленный легионерами, которые чуть не одолели ее. У отца вся спина пестрела отметинами от кнута — он никогда не говорил, как их получил. И оба они носили свои шрамы с гордостью, считая их доказательством своей выносливости. Будь сильной, как они, Лайя. Будь смелой.

Но я не сильная. Я слабая и устала притворяться сильной.

— Могло быть и хуже, — сказала Иззи, поднимая руку к потерянному глазу. — Это было моим первым наказанием.

— Когда… как… — небеса, об этом невозможно спросить деликатно. Я замолчала.

— Через месяц после того как мы сюда приехали, Кухарка попыталась отравить ее. — Иззи потрогала свою повязку. — Это случилось больше десяти лет назад. Мне тогда было лет пять, наверное. Комендант учуяла запах яда — маски обучены таким вещам. Кухарку она и пальцем не тронула, просто заставила смотреть, а ко мне подошла с раскаленной кочергой. Помню, до того как она коснулась меня я хотела, чтобы кто-нибудь пришел. Мама? Папа? Кто-нибудь, кто остановил бы ее. А после… помню, что хотела только умереть.

Пять лет. Впервые до меня дошло, что Иззи была рабыней почти всю свою жизнь. То, через что я прошла за эти одиннадцать дней, она терпела годами.

— Кухарка выходила меня. Она хорошо разбирается в снадобьях. Она хотела перевязать тебя прошлой ночью, но… ты не подпускала к себе никого из нас.

Я вспомнила, как легионеры бросили мое оцепеневшее тело на кухне. Вспомнила ласковые голоса, нежные руки. Собрав остатки сил, я отбивалась от них, думая, что они хотят снова сделать мне больно.

Наше молчание нарушил бой утренних барабанов. Спустя миг в коридоре раздался скрипучий голос Кухарки. Она спрашивала Иззи, встала ли я уже.