Сабаа Тахир - Уголек в пепле

Комендант, казалась, не замечала шума, сосредоточенная на своем деле, поднимая и опуская руку с грацией танцовщицы. Она кружила вокруг Барриуса, захватывая теперь и его тощие конечности. Перед каждым ударом она замирала на миг, вне всякого сомнения, чтобы подумать, как сделать следующий удар больнее предыдущего.

После двадцати пяти ударов она схватила его за безвольно повисшую шею и повернула лицом к толпе.

— Посмотри на них, — потребовала она. — Посмотри на людей, которых ты предал.

Глаза Барриуса с мольбой окинули двор, ища хоть в ком-нибудь толику жалости. Ему следовало знать, что надеяться не на что. Его взгляд упал на каменные плиты. Крики одобрения вновь взорвали воздух, и стек снова опустился на его тело. И снова. Барриус обмяк, под ним стала быстро растекаться лужа крови. Его веки трепетали. Я надеялся, что он потерял сознание, что он больше ничего не чувствует.

Я заставил себя смотреть. Вот поэтому ты сбежишь, Элиас. Чтобы больше не участвовать в подобном.

Барриус испустил булькающий стон. Рука Коменданта упала, и во дворе воцарилась тишина. Я видел, как дезертир вдохнул. Выдохнул. И затем ничего. Ни единого крика.

Наступил рассвет. Первые лучи солнца озарили небо над черной колокольней и словно окровавленные пальцы легли на наши лица зловещим багровым оттенком.

Комендант вытерла стек об униформу Барриуса и сунула его обратно за пояс.

— Бросьте его в дюны, — приказала она легионерам. — К падальщикам.

Затем оглядела всех остальных.

— Долг превыше всего до самой смерти. Каждый предатель Империи будет пойман и заплатит за измену. Свободны.

Ряды курсантов стали редеть. Декс, что привел дезертира, тихо ускользнул, на его смуглое симпатичное лицо легла печать болезненной усталости. Фарис неуклюже увязался следом. Наверняка он хотел подбодрить Декса и предложить отвлечься в борделе. Деметриус удалился в одиночестве. Я знал, что он вспоминает тот день два года назад, когда он был вынужден наблюдать, как умирает его младший брат. Так же, как Барриус сегодня. Теперь к нему не подступиться несколько часов. Остальные курсанты быстро покидали двор, все еще обсуждая порку.

— Всего тридцать ударов, какой слабак…

— Слышал, как он вздыхал? Словно напуганная девчонка…

— Элиас, — мягко позвала меня Элен, нежно коснувшись моей руки пальцами. — Пойдем. А то Комендант увидит тебя.

Она права. Все расходились. Я тоже должен уйти. Но я не мог двинуться с места. Никто не смотрел на кровавые останки Барриуса. Он — предатель, никто и ничто. Но кто-то должен остаться. Кто-то должен почтить его память, пусть даже в течение краткого мгновения.

— Элиас, — повторила Элен уже нетерпеливо. — Пойдем. Она увидит тебя.

— Мне нужна минута. — ответил я. — А ты иди.

Ей хотелось разубедить меня, но это привлекло бы внимание, и я не двигался с места. Поэтому она ушла, лишь оглянулась напоследок. Когда Элен оставила меня, я поднял глаза и встретился взглядом с Комендантом.

Мы смотрели друг другу в глаза, стоя по разные стороны главного двора. И я поразился в сотый раз, насколько мы разные. Я — брюнет, она — блондинка. Моя кожа отливает бронзовым загаром, ее — бела как мел. Ее рот всегда недовольно изогнут, тогда как мой вид — само благодушие, даже когда на сердце скверно. К тому же я широкоплеч и высок ростом, намного выше шести футов, она же выглядит обманчиво хрупкой и миниатюрной, даже меньше, чем женщины-книжницы.

Но всякий, кто увидит нас рядом, непременно скажет, кто мы друг другу. От моей матери мне достались высокие скулы и светло-серые глаза. А еще безошибочное чутье и быстрота, что помогли мне стать самым лучшим курсантом, которого только видывал Блэклиф за двадцать лет.

Мать . Ей не подходит это слово. «Мать» значит тепло, любовь, нежность. А не годы молчания и непримиримой ненависти. Мать не бросает в пустыне свое новорожденное дитя.

Она научила меня многому, эта женщина, что произвела меня на свет. К примеру, выдержке и хладнокровию. Я заглушил гнев и отвращение, я избавил себя от всех чувств.

Она нахмурилась, губы ее искривились. Затем подняла руку к шее, ее пальцы пробежались по завиткам причудливой голубой татуировки, виднеющейся из-под воротника.

Я думал, что она подойдет и потребует ответа, почему я все еще здесь и осмелился смотреть на нее. Но она не подошла. Лишь задержала на мне взгляд дольше обычного, затем повернулась и скрылась в арке.

Колокол ударил шесть раз. Барабаны застучали, призывая всех курсантов в столовую.