Стивен Дональдсон: Обладатель Белого Золота

Голос Великана вновь стал низким и хриплым, словно горечь наждаком прошлась по его горлу.

— Брат полностью сосредоточился на том, чтобы проскочить как можно ближе к Соленому Зубу, и мой поступок был для него полной неожиданностью. Приподнявшись, он обернулся ко мне — не иначе как спросить, не сошел ли я с ума, — но тут линь натянулся, и трискал рвануло с такой силой, что мачта едва не вылетела из гнезда…

Великан снова умолк. Мускулы его взбугрились еще сильнее, а когда он заговорил снова, голос звучал так тихо, что Ковенант с трудом разбирал слова.

— …Любой мальчишка мог бы сказать, чем обернется моя дурацкая выдумка, и только я, ослепленный собственным честолюбием, ничего не предвидел. «Пенный Змей» вздыбился, гик развернуло поперек палубы, а Морской Мечтатель оказался у него на пути. Ветер дул шквальный; я был полностью поглощен маневром, и не вскрикни брат, когда он получил удар, я бы, наверное, и не заметил, что он упал в море. О бедный мой брат, — простонал Хоннинскрю. — Поняв, что случилось, я прыгнул за борт, но, наверное, не смог бы спасти брата, если бы не следы крови на воде. Нырнув, я успел подхватить его бесчувственное тело и всплыть на поверхность. Лишь втащив Морского Мечтателя на палубу «Пенного Змея», я смог осмотреть его рану — и ужаснулся. Мне показалось, что удар вмял его глаза в голову. Я едва не обезумел, хотя безумием была вся эта затея. Как мы вернулись в порт — не помню, в себя я пришел уже на берегу. Целитель заставил меня выслушать его, и я с облегчением узнал, что брат жив и не лишился зрения. Удар по лицу самим гиком, наверное, уложил бы его на месте, но, к счастью, брата задело натянутым вдоль гика тросом, что в какой-то мере смягчило травму.

И вновь Хоннинскрю погрузился в молчание.

Ковенант не проронил ни слова. Он не обладал достаточной силой духа, чтобы спокойно выслушивать подобные исповеди, но Хоннинскрю был Великаном. И другом. С той давней встречи с Мореходом Идущим-За-Пеной Ковенант не мог закрыть свое сердце перед Великаном. И сейчас, раздавленный и удрученный, он просто молчал, давая Хоннинскрю возможность выговориться.

Через несколько мгновений капитан тягостно вздохнул.

— У Великанов не принято наказывать за безрассудство, — промолвил он — и я не был наказан, хотя принял бы справедливую кару с радостью. Ну а Трос-Морской Мечтатель был Великаном из Великанов, и он не винил меня за глупость, изменившую всю его жизнь. Он забыл о моей оплошности, но я, — голос Хоннинскрю посуровел, — я все помню. Помню о своей вине. И хоть я тоже Великан, эта история не радует меня. А порой мне кажется, что я виноват в большей степени, чем думал поначалу. Глаз Земли — великая тайна. Никто не знает, почему он снисходит на одного Великана, а не на другого. Но вполне возможно, что именно удар гиком каким-то образом пробудил в нем эту способность. Может быть, Глаз Земли снизошел на него как раз в момент удара — потому-то он и лишился чувств. Конечно, досталось ему крепко, но Великаны, даже юные Великаны, не так-то легко впадают в беспамятство.

Неожиданно Хоннинскрю поднял голову, и Ковенанту стало не по себе. Глаза Великана свирепо сверкали из-под нависших бровей, а избороздившие лицо морщины казались глубокими, будто шрамы.

— Вот потому, — медленно произнес Великан, — я и пришел к тебе. Необходимо восстановить справедливость. Моя вина должна быть искуплена хотя бы отчасти, но сделать это не в моих силах. В обычае нашего народа отдавать мертвых морю, но мой брат встретил свою кончину в ужасе, и море не освободит его. Подобно умершим из Коеркри, он обречен на вечные терзания. Если его духу не будет дарована каамора… — тут Великан на миг прервался, — …он будет преследовать меня, покуда в Арке Времени сохранится хотя бы один камень.

Великан уставился себе под ноги.

— Каамора необходима, но в целом мире не найдется огня, что мог бы дать ему упокоение. Он — Великан и даже в смерти неподвластен пламени.

Только сейчас Ковенант уразумел, к чему клонит капитан, и все его страхи, начиная с опасения, запавшего в душу с того самого момента, как Хоннинскрю заговорил об «освобождении», и кончая ужасом перед роковым предопределением — уничтожить мироздание самому или поступиться кольцом и отдать его на растерзание Фоулу, — сошлись воедино.

«Зло, кажущееся тебе наихудшим, таится в тебе самом, — говорил Презирающий. — Ты сам, по своей воле вложишь белое золото в мою руку». И он был прав — иным исходом могло быть лишь разрушение Арки Времени. Ковенант был разбит, раздавлен из-за того, что утаил правду от Линден. А Хоннинскрю просил его о…