Стивен Дональдсон: Обладатель Белого Золота

Все было именно так, только вот он, Ковенант, оказался не врагом, а скорее жалкой марионеткой Презирающего. Даже былые победы обернулись против него.

Зализывая душевные раны, Ковенант вновь вперил в потолок невидящий взгляд. Он так и не пошевелился. В своей горестной отрешенности Ковенант не ощущал течения времени, но когда за дверью его каюты послышался встревоженный рокочущий голос, ночь, скорее всего, еще не была слишком поздней. Слов Ковенант разобрать не мог, но зато расслышал ответную реплику Кайла.

— Рок самого мироздания тяготеет над ним, — промолвил харучай, — так неужто ты не испытываешь к нему жалости?

— Да неужто ты думаешь, будто я замышляю против него худое? — отозвался Хоннинскрю, слишком усталый, чтобы негодовать или спорить.

Затем дверь отворилась, и свет фонаря очертил в проеме рослую фигуру капитана. В сравнении с поглотившей мир ночью огонек казался совсем крохотным, но каюту он осветил достаточно ярко, и Ковенант ощутил резь в глазах, словно их жгли так и не пролитые им слезы. Но он не отвернулся, не прикрыл лица, а словно в оцепенении продолжал лежать, тупо уставясь в потолок.

Хоннинскрю поставил фонарь на стол. Для такой огромной каюты стол был очень низок. С первого дня плавания мебель, предназначавшуюся для Великанов, заменили на стол и стулья, подходившие по размеру для Ковенанта. В результате получилось так, что висевший выше фонаря гамак отбрасывал тень на потолок, и Ковенант словно бы покоился в отражении мрака, охватившего его душу.

Резко, так, что всколыхнулись полы рубахи, Хоннинскрю опустился на пол. Долгое время он сидел молча, а затем из полумрака донесся рокочущий голос.

— Мой брат мертв. — Сама эта мысль была для него невыносима. — Отца с матерью мы лишились рано, и он был моим единственным родичем. Я любил его, и вот — он мертв. Он обладал даром Глаза Земли, и его видения окрыляли нас надеждой, даже если для него они оборачивались мукой. А теперь надежда мертва, ему же вовеки не обрести избавления. Как и умершие из Коеркри, он расстался с жизнью в ужасе и уже не сможет освободиться. Трос-Морской Мечтатель, мой отважный, брат, носитель Глаза Земли, безгласно уйдет в могилу.

Ковенант так и не повернул головы. Резь в глазах заставила его моргнуть, но скоро он притерпелся к свету, да и тень над головою смягчала боль.

«Перед тобой путь обреченности и надежды», — припомнил Ковенант. Возможно, в этом и заключалась некая истина. Возможно, будь он честнее с Линден или внимательнее по отношению к элохимам, путь Первого Дерева и впрямь содержал бы некую надежду. Но разве Морской Мечтатель мог на что-то надеяться? Однако и лишенный надежды Великан попытался возложить бремя ответственности на себя. И каким-то немыслимым усилием сумел выкрикнуть предостережение.

— Я умолял Избранную поговорить с тобой, — прохрипел Хоннинскрю, — но она нипочем не соглашалась, а когда я сказал, что тогда пойду к тебе сам, выбранила меня и постаралась отговорить. «Разве он мало настрадался? — спрашивала она. — Неужто у тебя нет жалости?»

Великан помолчал, а потом понизил голос:

— Сама-то она держится превосходно. Нынче она истинная Избранная, а не та слабая женщина, которая спасовала в Нижней Стране перед тем, что таилось в Сарангрейве. Но, так или иначе, она была связана с моим братом тесными узами и теперь терзается не меньше меня, только по-своему.

Похоже, отказ Линден ничуть не уронил ее достоинства в глазах Великана.

— Но какое отношения имею я к милосердию или терпимости? — продолжал Хоннинскрю. — Столь высокие понятия мне недоступны. Я знаю одно: Трос-Морской Мечтатель мертв и не обретет избавления, если его не освободишь ты.

— Я?.. — Ковенант вздрогнул от изумления. — Если я не… Но каким образом я могу его освободить?

Ковенанта переполняли раздражение и чувство протеста, доходящее до боли. Ведь если бы не Линден да не подоспевшее, кстати, предостережение во время его борьбы с аурой Червя Конца Мира, он мог бы испепелить все от одного лишь сознания бессмысленности всей своей силы. Как вообще можно все это вынести?!

Несмотря на отчаяние, некую толику самообладания Ковенант сохранил. Хоннинскрю, пестовавший свою неразделенную печаль, присев у стены, казался неестественно маленьким. Этот Великан был другом Ковенанта и, вполне возможно, аватарой давно умершего Морехода Идущего-За-Пеной. И он испытывал достаточно сострадания, чтобы помолчать.

— Друг Великанов, — не поднимая головы, продолжил через некоторое время капитан, — слышал ли ты о том, как мой брат, Трос-Морской Мечтатель, заполучил тот шрам?