Надежда Мамаева - У волшебства запах корицы

Но в этот раз торопила я. Мне было мало нашего неполного единения, мне хотелось большего: радости, которую обретают мужчина и женщина, ощущение целостности, одной на двоих, сводящее с ума. Удары сердца, которые не удается сдержать, и его проникновение.

— Арий! — Имя, слетевшее с губ непроизвольно, заставило дракона сорваться в бездну.

Я чувствовала себя грешницей, задыхающейся от счастья. Боль — плата за женскую суть, растекшаяся внизу живота, — уходила, оставляя после себя ощущение полноты и удовлетворения.

«Все правильно. Кровь в обмен на кровь», — откуда родилась эта мысль — и сама не знала. Только понимала: она верна.

Ощущая на себе тяжесть тела мужа, уже не знала: кричу я или молчу, сжимаюсь или расслабляюсь, а лишь чувствовала то, что внутри меня осталась часть его. Та часть, от которой расходились волны тепла.

Арий, тяжело дыша, приподнялся, а потом вновь обрушился на меня, начиная двигаться в ритме, породившем когда-то и нас: то тесно соприкасаясь телами, то отдаляясь на немыслимо долгие мгновения. Движения дракона становились все быстрее.

Его рот накрыл мой. Язык, напористый и нахальный, начал вытворять все то же, что и Арий: то проникая глубже, то чуть касаясь моих губ.

Я почувствовала, что еще немного — и сорвусь вслед за супругом, что еще одно мгновение, и эйфория накроет, как волна, с головой. Не стала сопротивляться бушевавшему шторму.

Вспышка молнии, тайфун, шквал. Когда ты ничего не видишь с широко открытыми глазами. Наши стоны в унисон.

Я чувствовала, как внутри меня кипит его суть. Мои ноги, обхватившие его; руки, которыми я обвила его шею. Каждый толчок словно рвал изнутри, обжигал. Это был танец. Танец двух тел, покрытых потом, замешанным на крови, в безумном, головокружительном ритме.

Финальные аккорды первобытной мелодии любви и мой вскрик, когда он прижался к моей шее губами. Вершина остроты и блаженства. Я почти физически ощутила, как напряжение Ария, рожденное внутри него, собравшись воедино, изливается в семени, наполняющем меня.

Мы оба вздрогнули, и муж, уставший, опустился на меня.

Импровизированная повязка сползла с его груди. На месте еще недавней раны был лишь шрам. Я провела по нему рукой, улыбаясь.

21.02.2016 по римскому календарю

24 травня 9785 года по веремскому летоисчислению

Я улыбалась ему, вновь пришедшему дню, покрывалу тумана, что скрыло нас и все утро, оставив лишь призрачные силуэты. Лучи солнца едва пробивались через белесую эфемерную преграду, боязливо топтались на входе в пещеру, застенчиво, сантиметр за сантиметром приближаясь к батистовой рубашке, что вчера была так небрежно сброшена мною.

— Скажи, почему для того, чтобы ты забыла свой страх, нам сначала надо было чуть не разбиться, а мне еще и получить ранения? — Сонный голос Ария был такой же, как это утро: с поволокой неги.

— Может, для того, чтобы у меня появился еще больший страх: потерять тебя? Перед ним-то и померк прежний.

Дракон отчего-то заулыбался: широко, искренне, от души.

— Я могу это расценивать как признание в любви?

Ответное фырканье отразилось от сводов пещеры. Арий обнял меня.

— Мы двое глупцов. Счастливых глупцов.

Я лишь согласно кивнула. Отчего-то в душе было хорошо, спокойно и уютно среди этих серых камней, в холодной пещере утром на изломе лета.

— Знаешь, когда мы состаримся, для наших детей и внуков надо будет придумать красивую легенду о том, как коварный дедушка-дракон Арий похитил невинную прекрасную деву, гулявшую на поляне…

От его слов мне стало грустно. «Увы, дети будет твои и Кесси, а вернее, дочка, и то, если повезет. Конечно, при условии, что драконьи гендерные линии зависят от любви, а не от чего-то другого». Чтобы не дать зародившимся внутри слезам воли, я отвела взгляд и начала подниматься.

Сразу нахлынуло и ощущение холода, и одиночества, что скорее типично для приезжего в шумном мегаполисе, и близости конца. Я зябко повела плечами и подошла к рубашке. Встряхнула ее и побыстрее натянула на голое тело.

Арий, почувствовавший перемену, тоже поднялся, подошел сзади, обнял.

— Что случилось?

Простой вопрос, ответ на который мне и самой хотелось бы знать.

— Ничего. Ничего, что было бы фатальным. — Повернувшись, я подняла на него взгляд. — Просто знай. Как ты там говорил: «май тем юра тем». Так вот, ты для меня тоже и «май», и «тем», и «юра», и «тем».

А потом все же нашла в себе мужество произнести фразу, озвучивать которую мне жутко не хотелось: