Ольга Ксенофонтова - Иноходец

Степь. Тихая, солнечная, от тени под ногами до самого горизонта. Пахучие травы, распаренные теплом, еле-еле шевелятся. Беспамятство сползало с души, подобно пленке на незрелом орехе, неумолимо, хотя и медленно. Там обнажался кусочек, здесь кусочек. Орех должен очиститься полностью, но — когда? Вот травы раздвигаются, пропуская чье-то большое стремительное тело, вот блестят глаза и встает дыбом жесткая черная шерсть…

Помогай, хозяин-кукловод. Помогай, если хочешь жить!

— Рррр, — оскалился волк, а потом необычно, но довольно четко засмеялся.

— Что смешного? — спросил человек.

— Ты смешной. В чужой шкурре. Двуногий. С трряпкой на лице. Зачем пришел?

Еще кусочек ореховой пленки. Чужие, витиеватые слова на языке.

— Я — Иноходец.

— Иноходец? — зверь снова порычал-похохотал, высовывая от жары язык. — Поздновато объявился.

— Я, Иноходец Джерард, пришел убить тебя. Ты должен знать, что перешел границу и сделал этот мир своими охотничьими угодьями зря. Люди для созданий твоего мира не игрушка и не пища. Наказание будет таково, что больше тебе не возрождаться. Нигде. Никогда.

— Я, сын Дара и Мори, не боюсь тебя, Иноходец. Мне наплевать на границы, мои ноги быстрее, чем уродливые отростки тупых сторожей. Я сделал из этого мира то, что мне хотелось. Я нашел здесь подругу, и она принесла мне сильных здоровых щенков.

Зачем мне возрождаться, если я ПРОДОЛЖАЮСЬ? Ответь, Иноходец. Ты не возродишься и не продолжишься. Почему же я должен бояться такое несчастное создание, как ты? Мне есть за что сражаться. Я познал эту жизнь, как познавал свою подругу, и жизнь любила меня, как она. За что будешь драться ты, Иноходец, когда против тебя станет тот, кого ты не сможешь победить? Что будешь вспоминать?

Волк прыгнул.

Джерард принял удар распластавшегося в воздухе тела, споткнулся и упал на одно колено. Зверь зарычал, пытаясь дотянуться до горла, но руки противника удерживали его.

Мелькнула проволока, затягиваясь на мощной мохнатой шее, — и в пару секунд отрезанная голова волка упала на залитую кровью траву.

А тот, кто поднялся с колен, и уходил в не захлопнувшийся, выжидающий проем, не оборачиваясь, делал это слишком поспешно для победителя. Слишком.

О безымянные боги, спящие в темноте полузабытых лесных капищ, о безликие идолы на перекрестках дорог, отчего так страшно просыпаться мне после наколдованного забытья, так жаль впускать в свою душу незнакомца. Это мрачное ликование убийцы — чужое! Это умелое, ловкое, беспощадное тело — чужое! Это облегчение выполненного долга — чужое! Спокойствие и некоторая холодность прошедших недель, обернувшаяся надменным безразличием к чужим страданиям; тихая угрюмая сосредоточенность, превратившаяся в последовательную жестокость — чувства-перевертыши, где же вы были спрятаны?

Так ли уж неправ был наложивший заклятие, скажите мне, о покровители заплутавших?

Он снова вышел к замку Рос-Брандт, потому что не знал, куда еще идти. Чрезмерно нагруженное обнажающимся прошлым сознание пропустило тот факт, что вид его был странен и пугающ. Дворовые люди и челядь застывали, либо с криком отшатывались по пути его следования, узнавая и не узнавая в явившемся человеке безымянного найденыша.

Барон вышел на вопли, да так и врос в последнюю ступеньку лестницы с открытым ртом.

— Что за… — только и смог выдавить. Посреди двора стоял… Кто? Ученик кузнеца?

Грубая холщовая рубаха исполосована на ленты, на плечах глубокие царапины, будто следы когтей. Сапоги до колен в алых брызгах и прилипших зеленых стебельках (зимой?), и растерянно расставленные руки едва не по локоть в крови. Между пальцами левой руки пропущена проволока, на ней — тоже не ржавчина. Приоткрыв рот, мужчина тяжело дышал и молчал.

— Барон, что тут происходит? — вышел, держась за перевязанную тряпкой голову, советник Пралотта, какой-то сильно помятый и нездоровый. — О боги… что с ним? Кто его так? Этот зверь?!

— Зверь мертв, — деревянным голосом отвечало явление. — Я убил его.

Все ахнули.

— То есть, как убил? — обрел дар речи барон. — Один?

Барон был все же человеком практического склада, и ему приходили на ум все новые и новые вопросы. Советник лишь немногим опередил медленно соображающего Рос-Брандта. Подойдя к окровавленному, дышащему, точно загнанная лошадь, мужику с проволокой, Пралотта процедил, сузив опухшие от слез и лекарств глаза:

— А где доказательства?

— Что? — переспросил тот.