Кейт Миллер - Книга Полетов

Разве прежде случалось печальному поэту достигать цели? Вся жизнь прошла в томлении, и вот путь близок наконец к завершению. Путешествие его не закончилось, но он вступил в новое пространство и сидит на пороге начала. Навернувшиеся на глаза слезы делают силуэты, на которые он смотрит, расплывчатыми. Он отвык от блаженства смотреть на крылатых, и в лопатках снова отдается знакомая боль отторгнутого при рождении.

Подобно пыльце взлетают они, подобно стрекозам, клочкам фольги; глаза их мерцают, и он смотрит, как кругами они удаляются в исчезающую ночь, что лежит тенью мира, и выныривают в сверкающих брызгах в народившийся день. Невозможно отвести глаз от их нырков и кувыркания, переплетения их танца – веревка, свитая из песка ветром и иллюзией.

Лишь когда, подобно осенним листьям, начинают они падение, взгляд его устремляется на местность внизу, где вершинами утонувшего города торчат из песка каменные кулаки и локти. Вон там, упав на бок, лежит громадная голова, один глаз смотрит вдаль, второй заметен песком. Там вылезли зубцы ушедшей в песок башни, как расставленные по кругу скамейки в парке. Множество других до сих пор венчают гребни дюн окаменевшим лесом раскрошившихся стволов. Кое-где ошметками яркой коры ещё держится глиняная черепица, полинявший розовый и лазурь – свидетельства былого величия. Ныне разбросанные обломки напоминают поле битвы статуй. Разрушившиеся туловища, тяжелые запястья, подогнутые колени. В одном месте торчащий в небо огромный палец заставляет задуматься, как глубоко нужно копать, чтобы добраться до гигантских ступней.

С шелестом колеблемой ветром травы крылатые опускаются на руины, взмахивая крыльями, прежде чем сложить их сотней золоченых опахал. Один усаживается на громадную каменную голову, словно прекрасное насекомое на необъятный труп. Мгновение стоят они, обратив лица к солнцу, снимаются вновь и летят к нему, кружа вокруг башни. Ему слышно, как трепещет воздух и как звук меняется, когда они залетают в окна.

Чайкой, что сбилась с пути, один внезапно ныряет в проем к сидящему Пико, который с сердцем под горлом поднимается навстречу. Притом что родители его были той же породы и ему случалось целовать крылатую девушку, он был ошеломлен видом существа с крыльями, как охапки золотых листьев, с выжженными солнцем и спутанными ветром волосами. Тело прямое, как копье, тугое, как струна, цвета спелой пшеницы. Ясный взгляд немигающих глаз, как пламя светильника. Совершенно обнаженный, крылатый не проявлял признаков стеснения, как сделал бы при встрече с незнакомцем обычный человек. Не стиснув кулаки и не сплетая пальцы, как Пико, даже не закусив губу, стоял он, свободно опустив руки по бокам, и разглядывал застенчивого поэта.

– Доброе утро… доброе утро, господин, – мямлит Пико.

В ответ один короткий кивок. Человек переводит взгляд на кувшин с водой возле подстилки.

– Напился?

– О да, благодарю.

– Немного окреп?

– О, боюсь, я ещё слишком слаб.

– Еду принесут.

Присев на корточки и упершись локтями в колени, он поворачивается лицом к свету.

– Позвольте, – отважился Пико по прошествии времени. – Как вас зовут?

Крылатый оборачивается с тенью улыбки на губах.

– Ты новичок. Здесь не помнят имен. Это Паунпуам, утренний город.

– Я пришел сюда обрести крылья.

– Да.

– И ты оказался здесь ради этого?

– Да.

– А где твой дом?

Человек указывает на горизонт, подразумевая, быть может, что явился из той части мира, либо с неба, либо, что не знает. Пико не осмеливается больше допытываться. Взамен он спрашивает:

– Когда я научусь летать?

– Тебя отведут прочесть книгу.

– Книгу Полетов?

Вновь кивок. При всей лаконичности в его ответах нет грубости или нежелания помочь, скорее, подумалось Пико, здесь не принято много болтать. Тишина его собеседнику гораздо привычнее.

Через арку в комнату влетает мальчик. Поставив перед Пико деревянную миску с финиками, апельсинами и орехами, он садится на корточки рядом с мужчиной. Под их пристальными взглядами Пико приступает к еде, тотчас же обнаружив, что непросто жевать израненными губами, однако ухитрившись проглотить несколько переспелых фиников и ломтиков апельсина. Увидев, что он поел, мальчик забирает миску, и оба встают.

– Спи, – произносит мужчина, и они взлетают в горячий утренний воздух, расправив крылья сгустками света.

Далеко за полдень Пико просыпается посвежевшим. Сквозь проем во внутренней стене выбирается на лестницу, змеей вьющуюся внутри полой сердцевины башни. Перил нет, и, держась за стену, он спускается, минует одну за другой двери, за которыми виднеется небо или крылья. Наконец он перед аркой, выводящей на песчаную равнину, а лестница идет дальше вниз, по спирали опускаясь во тьму.