Андрей Валентинов - Рубеж

Шмалько отцепил от пояса филижанку, глотнул, крякнул. Подумал чуток — и протянул филижанку присевшему рядом на корточки чорту. Тот отказываться не стал, хлебнул в свою очередь, с благодарным кивком вернул есаулу угощенье и убрел себе в замок. Вернулся чорт быстро, держа в разнопалых руках длиннющий протазан.

Явно старинной работы.

Это он правильно. Видать, хотел вилы-тройчатки сыскать — да не нашлось у лыцарей вил.

— Батько! У тебя кровь! Тебя ранили?!

Яринка! И когда только на галерею взобраться успела, стрекоза хромая?

— Нет, доню, не моя то кровь. Требухой ворожьей приласкало, когда бонба рванула.

Она пала возле голубкой сизой, принялась обтирать лицо влажной тряпицей. На минуту Логин расслабился: блаженно закрыл глаза, привалился спиной к стене… люльку б еще разжечь, затянуться сладким дымом. ..

— Идут!

И почти сразу — требовательный сигнал трубы. Над самым ухом зло свистнул, влетев в бойницу, самострельный болт. В следующее мгновение стену, от верха до основания, сотряс тяжелый удар. Послышался грохот осыпающихся камней.

Катапульта! Проломили-таки, в святителей их равноапостольных!..

— Яринка! К гармате, живо! На пролом, на пролом наводите! Обернулся к есаулу с чортом: повторить приказ! — но те уже и сами разворачивали махинию в сторону пролома: узкой щелястой пасти, целиком в клубах оседающей пыли.

— Князь Сагор! — донеслось от табора.

— Слава!

— Впере-е-ед!

Слитный топот сапог, скрежет и лязг железа.

На миг сотник выглянул наружу, выпалил, не целясь: в такую толпу и захочешь — промаха не дашь!

Отпрянул назад.

Эх, сучье семя! Обрадовались, что кулемет с башни убрали, — вот и садят стрелами почем зря! Было б зарядов вдосталь, чортяка б вам показал, где раки зимуют!..

— Чумак, заряжай!

— Нема чем, пан сотник!

— Ну то бери шаблю в руки — и молись! В пекле нас уж заждались, небось?!

Одна-единственная булдымка заряженной осталась.

Логин сунулся к соседней бойнице — и заморгал в изумлении! На фортецию надвигался молочный кисель тумана, упрятав ряды атакующих, будто гречневые клецки. Это летом-то, средь бела дня — туман?! Нет, врешь, вражий чаклун, не станет Логин Загаржецкий наугад палить, зря последние заряды тратить!

— Гей, пани Сало! Разгони морок!

— Попробую, господин сотник, — ответ ведьмы, что по-прежнему стояла у перевернутой телеги, звучал усталой безнадегой. — Я попробую… попробую я…

Иное славно: опоздал вражий чаклун додуматься! Раньше дурить надо было, а теперь уж все едино — чем палить? поплевать в дуло, авось стрельнет?! Незримая ложка зачерпнула киселю, на миг под стенами посветлело — этого мига сотнику хватило, чтобы спустить курок и отправить лишнюю душу в тутошнее пекло.

— Все! Не могу больше! — выдохнула во дворе Сале, и сотник даже не удивился, разобрав сквозь шум боя ее тихий вскрик. Ведьма, она ведьма и есть! — Не могу… не…

Бабахнула в последний раз гаковница, трижды бренькнул и смолк чудной «маузер».

Пора на гулянку?

Не воспользовавшись лестницей, сотник молодым бесом спрыгнул во двор. Выдернул из ножен верную «ордынку», потянул из-за кушака запасенный пистоль…

Оглянулся наскоро.

Все в сборе, вся последняя в этой жизни сотня Логина Загаржецкого. Братья-Енохи: молчун Петро с наспех перевязанной грудью гаковницу за дуло держит, Мыкола любимый палаш аглицкой работы из ножен тянет. Скалится зимним волчарой жид с шаблей: небось свою пасху поперек календаря справлять задумал. Ярина с бурсаком — у гарматы, вон и фитиль дымится. Рядом ведьма Сало, в руках кривые железяки, вроде ножей, остальные из перевязи торчат. Нет, все-таки бой-баба, даром что ведьма! Шмалько с чортякой за кулеметом залегли, бок о бок. А вон и Гром с бонбой, на галерее, примеривается. От хитрый москаль! Сберег-таки подружку на закуску!

Крест нательный пропьет-прогуляет, а это добро — никогда!

— Ну, бабы-девки-хлопцы, кого чем обидел, простите! Не поминайте… Договорить не успел: из курящегося пролома, из киселя чаклунского с воплями полезли люди в латах.

— Гармата! пали! — махнул рукой сотник Логин.

Бахнуло так, что разом заложило уши. Кажется, из тех, кто успел первым сунуться черкасского тела отведать, не уцелел ни один, — но следом уже вовсю ломились другие, топча тела своих же товарищей.

Деловито заворчал кулемет.

Знал чортяка свое дело. Чортову дюжину и положил, пока смолкла Диковинная махиния. Сотник уж и рот было открыл: приказ отдать! — но чут в проломе рвануло напоследок, только кровавые ошметки порхнули воробьиной стайкой. Это Гром остатнюю бонбу бросил.