Робин Хобб - Странствия Шута

Несмотря на раздражение, я почувствовал и приятное возбуждение. Шел Зимний праздник, кухня, должно быть, превзошла себя, будут музыка, танцы и народ со всех Шести Герцогств. Под своим новым именем и в одежде, которая одновременно и привлекает внимание и говорит, что я приезжий, я снова стану шпионить для Чейда, как в молодости.

Я поднял платье. Нет, это оказалось не платье, а вычурный щегольский длинный жакет, в комплект к которому шли непрактичные туфли. Пуговицы были сделаны из выкрашенной в синий кости, вырезанной в форме маленьких букетиков, и были нашиты не только спереди, но и на удлиненных манжетах. Множество пуговиц. Пуговиц, которые не несли функциональной нагрузки, а служили скорее украшением. Ткань была незнакомой и мягкой, но когда я прикинул жакет к плечам, он оказался гораздо тяжелее, чем я ожидал. Я нахмурился, а потом быстро сообразил, что потайные кармашки уже были заполнены для моего удобства.

Я обнаружил набор маленьких отмычек и напильник с частыми зубьями. В другом кармане лежал очень острый нож, какие предпочитают карманники. Я сомневался, что мне хватит ловкости для этого ремесла. Несколько раз я воровал для Чейда, но не ради денег, а чтобы узнать, какие любовные записки хранятся в кошельке Регала или у кого из лакеев водится больше денег, чем положено порядочному слуге. Давным-давно. Годы тому назад.

С кровати Шута до меня донесся тихий стон. Я перекинул жакет через локоть и поспешил к нему.

– Шут. Ты проснулся?

Его лоб был наморщен, глаза плотно зажмурены, но при звуке моего голоса что-то похожее на улыбку скривило его губы.

– Фитц. Это сон?

– Нет, друг мой. Ты здесь, в Баккипе. В безопасности.

– Ох, Фитц. Я никогда не буду в безопасности, – он закашлялся. – Мне показалось, что я умер. Я пришел в сознание, но не почувствовал ни боли, ни холода. Так что я подумал, что, наконец, умер. А потом пошевелился, и вся боль вернулась.

– Мне жаль, Шут.

Я был виноват в его новых ранах. Я не узнал его, когда увидел, что он держит на руках Пчелку. И бросился спасать своего ребенка от больного и, вероятно, сумасшедшего нищего. Только потом я понял, что человек, которого я пырнул ножом не менее полудюжины раз, был моим самым старым на свете другом. Поспешное лечение Скиллом, которое я применил, закрыло ножевые раны и не дало ему истечь кровью, но сильно ослабило. В процессе лечения я узнал о множестве старых увечий и инфекций, которые продолжали пожирать его тело. Они медленно убьют его, если я не смогу помочь ему набраться достаточно сил для более тщательного лечения.

– Ты голоден? На огне мягкое тушеное мясо. И красное вино, и хлеб, и масло.

Некоторое время он молчал. В тусклом свете комнаты его глаза казались бледно-серыми. Они двигались, словно он все еще пытался ими что-то увидеть.

– На самом деле? – спросил он дрожащим голосом. – Вся эта еда на самом деле? О, Фитц. Я едва ли смею двигаться, чтобы не очнуться и не обнаружить, что тепло и одеяла мне только приснились.

– Тогда хочешь, я принесу тебе поесть сюда?

– Нет, нет, не надо. Я все разолью. Дело не в том, что я не вижу, дело в моих руках. Они дрожат. И дергаются.

Он пошевелил пальцами, и мне стало плохо. На одной руке подушечки всех пальцев были срезаны, на их месте остались грубые шрамы. Суставы фаланг на обеих руках были чересчур большими на фоне его костлявых пальцев. Когда-то у него были изящные умные руки, которыми он жонглировал, управлял марионетками и вырезал по дереву. Я отвернулся.

– Пойдем. Давай усадим тебя в кресло у огня.

– Позволь мне самому, предупреди меня только в крайнем случае. Я хочу изучить комнату. Я достаточно хорошо запоминаю комнаты с тех пор, как они ослепили меня.

Я не мог придумать, что на это сказать. Он тяжело опирался на мою руку, но я позволил ему проделать путь на ощупь.

– Немного влево, – предупредил я его однажды.

Он хромал, как если бы каждый раз, наступая на свои опухшие ноги, чувствовал боль. Я недоумевал, как он сумел проделать столь далекий путь, в одиночестве, ослепленный, следуя по дорогам, которые он не мог видеть. «Позже, – сказал я себе. – Для этого найдется время и позже».

Протянутой рукой он дотронулся до спинки кресла и провел по нему до подлокотника. Он не сразу смог сесть и устроиться в кресле. Вздох его выражал не удовлетворение, а скорее завершение сложной задачи. Его руки легко пробежали по поверхности стола, после чего он сложил их на коленях.

– Боль сильна, но даже с болью я думаю, что смогу осилить обратное путешествие. Я отдохну здесь некоторое время и немного поправлюсь. А потом мы вместе отправимся сжечь это змеиное гнездо. Но мне понадобится мое зрение, Фитц. На пути в Клеррес я должен быть тебе подмогой, а не помехой. Вместе мы свершим над ними правосудие, которого они заслуживают.