Робин Хобб: Золотой шут

Объяснить тем, кто не обладает Уитом, что означает смерть животного, с которым ты был связан, очень трудно. Тот, кто говорит: «Это всего лишь собака», никогда не поймет, какую сильную боль испытывает человек. Те же, кого природа наделила большим состраданием, будут рассматривать случившееся как гибель домашнего любимца. Даже тот, кто говорит: «Наверное, то же самое чувствуешь, когда умирает ребенок или жена», не понимает всего. Расстаться с живым существом, с которым тебя связывали особые узы, значительно страшнее, чем оплакивать друга или любимого человека. Мне казалось, будто у меня вдруг отняли часть моего тела. Мое восприятие мира притупилось, аппетит пропал, еда стала казаться безвкусной. Мой слух перестал быть таким острым и…

Рукопись, начатая много лет назад, заканчивается россыпью клякс и сердитых росчерков пера. Я даже могу вспомнить момент, когда перешел от общих рассуждений к описанию собственных страданий. Я швырнул листки на пол и принялся сердито топтать ногами бумагу – на ней до сих пор остались полосы в тех местах, где она смялась. Удивительно, что я не предал манускрипт огню. Не знаю, кто сжалился над моим несчастным творением и убрал его на полку с книгами. Может быть, Олух, который методично и не задумываясь о том, что делает, в очередной раз пришел ко мне, чтобы навести в комнате порядок. Лично я считаю, что в этой рукописи нет ничего достойного внимания.

Впрочем, так случалось с большинством моих творений. Многочисленные попытки поведать бумаге историю Шести Герцогств рано или поздно превращались в мое собственное жизнеописание. В травник незаметно прокрадывался рассказ о том, как следует лечить болезни, вызываемые Скиллом. А начав манускрипт, посвященный Белым Пророкам, я недопустимо углубился в свои отношения с Изменяющими. Не знаю, что постоянно заставляет меня возвращаться к своей жизни – тщеславие или жалкие попытки объяснить самому себе, что же все-таки со мной происходило. Проходят годы, ночь сменяет день, а я вновь и вновь беру в руки перо. Я по-прежнему пытаюсь понять, что я такое, и обещаю себе: «В следующий раз у меня получится лучше», обманываясь, как всякий человек, в том, что у меня будет следующий раз.

Однако я не делал ничего подобного, когда потерял Ночного Волка. Я никогда не обещал себе, что у меня будет связь с другим животным и что на сей раз все будет иначе. Такая мысль была бы предательством. Смерть Ночного Волка оставила меня опустошенным. Я шел сквозь жизнь, страдая от раны, не желавшей затягиваться, и не понимал, насколько сильно изуродовала меня моя потеря. Я походил на человека, мучающегося от болей в ноге, которой он лишился. Эта боль отвлекает от мысли о том, что ты теперь до самой смерти останешься хромым. Так горе, пережитое после смерти Ночного Волка, скрывало от меня всю тяжесть случившегося лично со мной. Я ошибался, считая, что моя боль и потеря суть одно и то же, в то время как одно являлось причиной другого.

Как ни странно, то время стало для меня чем-то вроде второго взросления. Только на сей раз я не просто стал мужчиной, а начал осознавать себя как личность. Обстоятельства вынудили меня снова погрузиться в интриги, царившие в замке Баккип. Со мной осталась дружба Чейда и Шута. Я стоял на пороге серьезных отношений с Джинной, колдуньей, торговавшей амулетами. Мой сын, Нед, с головой ушел в свое ученичество и любовный роман и, казалось, отчаянно пытался пробиться сквозь то и другое. Юный принц Дьютифул, которому предстояло жениться на нарческе с Внешних островов, считал меня своим наставником; не просто человеком, способным научить его правильно пользоваться Уитом и Скиллом, а тем, кто поможет пройти сложный путь и превратиться в мужчину. Меня окружали люди, хорошо ко мне относившиеся, я их любил. Но несмотря на это, большего одиночества я не испытывал никогда.

Однако в конце концов я с изумлением осознал, что сам выбрал одиночество.

Ночного Волка не мог заменить никто. За годы, что мы провели вместе, он меня изменил. Он не был моей половиной – мы составляли единое целое. Даже когда в моей жизни появился Нед, он стал для нас кем-то вроде детеныша, о котором следует заботиться. Мы с волком вместе приняли это решение. Мы с ним все решали сообща, и я знал, что больше никогда в жизни не смогу быть настолько близок ни с человеком, ни с другим животным.