Алёна Харитонова - Охота на ведьму

В Зале снова водворилась тишина. Собравшиеся за столом разглядывали друг друга, примеривались, оценивали, а заодно переваривали полученные за время разговора сведения. Мальчишки вошли в Залу спустя несколько минут, показавшихся Ители едва ли не вечностью.

Когда раздался звук открываемой двери, ведьма порывисто оглянулась. Вот он — мальчик! Такой испуганный и настороженный, такой растерянный. А рядом с ним нескладный подросток, с лицом отсутствующим и расслабленным, словно не волнует паренька ничто из происходящего. Блаженный! Так вот почему её некроманты не могли дотянуться до мальчугана. Достойный ход…

Фиалка повернулась к Торою и слегка склонила голову, признавая за ним определённое (пускай и временное) превосходство. А потом тишину нарушил прежний музыкальный голос:

— Как тебя зовут, юный повелитель зеркал?

Илан испуганно захлопал глазами и, бочком, бочком, начал пробираться к Торою и Люции. Лишь став рядом с волшебником и почувствовав некоторую уверенность, мальчишка нерешительно ответил:

— Илан.

— Красивое имя. — Похвалила ведьма. — А скажи мне, Илан, ты когда-нибудь разбивал зеркала?

Паренёк, завороженный мелодичностью голоса, нашёл в себе силы лишь на то, чтобы отрицательно помотать головой.

— Нет? — удивилась колдунья и тут же задала новый вопрос. — А хочешь попробовать?

Мальчишка перевёл испуганный взгляд на Тороя, в надежде, что тот подскажет правильный ответ. И только Элукса не тревожила новая неразбериха, он устроился на одном из широких подоконников и снова зашелестел карандашом по бумаге, рисуя сидящих за столом.

— Илан, — спокойно объяснил Торой. — Ты просто должен разбить зеркало. Это нетрудно, я полагаю. Сможешь?

Последний из рода Создателя с готовностью кивнул, пытаясь сойти за взрослого, которому ничего не страшно.

Пока Торой разговаривал с пареньком, трое сподвижников ведьмы подняли зеркало и, повернув его так, чтобы в нём мог в полный рост отразиться взрослый человек, прислонили к стене Залы.

— Вот. Держи. — Фиалка протянула мальчику средних размеров камень, который извлекла откуда-то из складок платья. — Нарочно для этого подобрала нынче утром в лесу.

Илан опасливо приблизился к ведьме и забрал поблескивающую вкраплениями кварца каменюку. Взвесил её на руке, шмыгнул носом и примерился, чтобы половчее кинуть. Тороя неожиданно охватило тревожное сомнение — кто знает, что случится, разбейся колдовское стекло? Да и вообще, где уверенность, что Фиалка сказала правду? Вдруг едва рассыплется на осколки зеркало, погибнут вообще все? Или что пострашнее случится? Может, нужно повременить, обдумать, не измыслила ли ведьма какой хитрый ход? Судя по всему, подобные же мысли одолевали и Алеха, который всё никак не мог найти в себе сил оторвать взгляд от Ители.

А Люция думала совсем о другом. Она пыталась постигнуть смысл слов Фиалки, ну, о том, что всё, сделанное людьми делается для любви, ради любви и во имя любви. Что-то странное… О какой такой любви говорила Итель? И чем всеобщее низложение волшебников могло поспособствовать этой любви? Ведьмочка хмурилась и усиленно тёрла лоб. Разгадка, как ей казалось, лежала на поверхности… Вот ещё чуть-чуть и ей, Люции, удастся постичь, удастся понять…

Итель не замечала, какими горестными раздумьями терзается её бывшая ученица, ведьма неотрывно следила за Иланом. Глаза её, не мигая, смотрели на мальчика, который уже примеривался для удара. Но потом что-то смутило Илана.

Итель едва сдержала улыбку. Камень-то не простой. Камень-то колдовской. Хорошо, что Торой и Алех так погружены в мысли о том, не собирается ли Фиалка обвести их вокруг пальца, заставляя мальчика разбить зеркало. Мужчины, мужчины… Как вы предсказуемы. Даже стыдно за вас временами.

— Илан, сыночек… — тихо донеслось откуда-то издалека. — Мальчик мой… Как ты повзрослел!

У Илана дыхание замерло в горле. Мама. Мама! Такой родной, такой дорогой голос. Где ты, мама? Мальчишка посмотрел туда, откуда могли бы доноситься обращённые к нему слова. Мама!

Она стояла прямо перед ним, живая и здоровая, а разделяла их лишь тонкая преграда стекла. Илан подбежал к зеркалу и прижался к нему холодеющими ладонями. Стекло оказалось пружинистым, податливым, словно желе.

Фрида Дижан ласково улыбалась из смутных зеркальных глубин. На ней было привычное домашнее платье с васильками по подолу, и волосы убраны, как всегда, лишь одна прядка (тоже, как всегда) непокорно выбивалась из-за левого уха. А красивые руки были по-прежнему покойно сложены на располневшем животе.