Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы

Я стоял на краю скалистого отрога, где ветры свободно уносились в долину, стремясь сорвать и утянуть за собой и мой плащ. За спиной у меня гудели сосны, а внизу, возле Галапасовой пещеры, трещали на ветру голые ветви терновника. Крик ранней ржанки разорвал серый воздух. Я поднял лицо к небу и подумал об Утере и Лондоне и о только что полученном приказе. Но вокруг не было ничего, кроме неба, сосен и ветра в терновнике. Я обратил свой взор в другую сторону — к Маридунуму.

С такой высоты город был виден как на ладони, но на расстоянии он казался совсем крошечным, почти игрушечным. Мартовский ветер мял тускло-зеленую долину. Под серым небом извивалась серая лента реки. По мосту над ней ползла повозка. Над крепостью реяла яркая цветная точка знамени. Вниз по реке спешила лодка под наполненными ветром коричневыми парусами. Еще по-зимнему сизые холмы охватывали долину, словно ладони, держащие стеклянный шар…

Ветер хлестнул мне по глазам водой, и пейзаж расплылся. Хрустальный шар холодил мне ладони. Я заглянул в него. Крохотный и совершенный в своих деталях, раскинулся в сердце кристалла городок: были здесь и мост, и знамя, и быстрая река, и стремительно несущееся к морю суденышко. Поднимаясь вверх по изогнутым стенкам хрустальной сферы, окружили город поля. Поднялись — пока поля, небо, река, облака не покрыли город и его беспокойных жителей, подобно тому как листья и чашелистики покрывают готовый распуститься в цветок бутон. Казалось, всю округу, весь Уэльс, всю Британию я смогу уместить, сохранить в сложенных лодочкой ладонях, словно драгоценность, застывшую в янтаре. Глядя на заключенную в хрустальный шар страну, я понял, что именно для этого и был я рожден на свет. Время настало, и пора принять это на веру…

Хрустальная сфера растаяла в моих ладонях, превратившись в пучок собранных мной растений, холодных от дождя. Разжав руки, я дал им упасть и тыльной стороной ладони смахнул воду с глаз. Пейзаж внизу переменился: повозка и суденышко исчезли, город затих.

Спустившись в пещеру, я застал Кадала за возней с горшками, в которых он обычно готовил нам пищу, а молодого человека — за оседлываньем наших лошадей.

— Оставь их, — сказал я ему. — Кадал, у нас есть горячая вода?

— Полно. Вот так неожиданное повеленье короля. Выходит, в Лондон едем? — Кадал казался довольным, и я не мог его за это винить. — Что ж, мы заслужили перемену обстановки, если хочешь знать мое мненье. Как по-твоему, в чем дело? Он, — кивок в сторону молодого гонца, — по-видимому, мало что знает или не хочет говорить. Судя по всему, какие-то неприятности.

— Возможно. Скоро узнаем. Вот, просуши его. — Я подал ему мой плащ, сел у огня и подозвал юношу. — А теперь покажи мне руку.

Его запястье посинело, распухло и, наверно, болело, когда я касался его, но кости были целы. Пока он умывался, я приготовил компресс, а затем закрепил его на руке бинтами. Юноша почти со страхом наблюдал за моими действиями, сдерживая желание отдернуть руку, что, как подумалось мне, вызвано не одной только болью. Теперь, когда он смыл дорожную грязь, я смог лучше рассмотреть его; и впечатление того, что он мне знаком, стало еще сильнее. Перевязывая запястье, я внимательно разглядывал посланца.

— Я ведь тебя знаю, не так ли?

— Вряд ли ты помнишь меня, господин. Но я тебя помню. Однажды ты был добр ко мне.

— Это было такой редкостью? — рассмеялся я. — Как тебя зовут?

— Ульфин.

— Ульфин? Знакомое имя… Погоди-ка. Да, вспомнил. Слуга Белазия?

— Да. Так ты меня помнишь?

— Отлично. Помню и ту ночь в лесу, когда мой пони охромел и тебе пришлось вести его домой в поводу. Полагаю, ты все время вертелся где-то рядом, но в глаза бросался не больше, чем мышь-полевка. Точно мне вспоминается только тот случай. Белазий тоже будет на коронации?

— Он мертв.

Что-то в его тоне заставило меня многозначительно взглянуть на него поверх повязки.

— Ты так его ненавидел? Нет, не отвечай, я об этом догадывался, несмотря на свою молодость. Что ж, я не стану спрашивать о причине. Боги видят, я и сам его не любил, а ведь я не был его рабом. Что с ним случилось?

— Он умер от лихорадки, господин.

— И тебе удалось пережить его? Кажется, я припоминаю что-то о древнем варварском обычае…

— Принц Утер взял меня на службу. Теперь я при нем… при короле.

Он говорил быстро, отводя взгляд. Я понял, что больше ничего не узнаю.

— И ты по-прежнему настолько боишься мира, Ульфин?

Но этот мой вопрос он оставил без ответа. Я закончил перевязку.