Андрей Астахов - Девятый император

– Тогда пойду, кур поймаю, а хозяйка их ощиплет, – предложил Анбал и вышел вон.

– Субар! – Узун очнулся, застонал. Половец немедленно склонился над раненым, взял его за руку:

– Видишь, меня слышишь?

– Болит, – сказал Узун еле слышно. – Где я?

– У знахарки. Сейчас тебя полечим.

– Болит шибко!

– Ничего, пройдет, – Субар повернулся к Липке, растиравшей в ступке травы. – Шевелись быстрее, девка, не то кнут возьму!

– Не грози знахарке нашей, – посоветовал Лихоня, – не то она обидится и сородича твоего какой-нито отравой напоит.

– Не напоит! – Субар зловеще ощерил в улыбке зубы. – Слушай меня, холопка: если помрет Узун, я тебя сам к конскому хвосту привяжу и проедусь до Селигера и обратно.

Липка не отвечала. Ей было нечего ответить. Пусть себе грозятся. Девушка думала о Хейдине. Поскорее бы он пришел, выгнал бы этих…

– Не грози ей так, Субар, – Лихоня будто прочел ее мысли. – У нее, видать, мужик есть. Боевой мужик. Кольчуги такой добротной я в жисть не видал. Мыслю, боярин какой к ней любиться-миловаться ездит, а мы его нечаянно спугнули. Взгляни на нее, нарядная-то какая! Холопки в таких платьях каждый день не ходят.

– Плевать на ее мужика! – злобно ответил Субар. – Чума на него и на всю эту собачью деревню! Узуна подлечим, возьмем припасов в дорогу, и что нам потом ее мужик?

– Так ведь, девка? – Лихоня словно и не слышал слов половца. – Говори честно, боярин у тебя хахаль, или нет?

– Нет у нас тут бояр, дяденька, – сказала Липка.

– А кольчуга чья?

– Родственника моего. Он ее в прошлый приезд на хранение оставил.

Надо сбить их с толку, подумала Липка. Пусть думают, что в этом доме им ничего не грозит. Пусть успокоятся. Когда придет Хейдин, ему будет легче с ними справиться. Только он почему-то не идет. Где он, почему его до сих пор нет?

Вода в котелке закипела ключом, и Липка бросила туда готовые бинты. Всыпала в воду целебный травяной порошок. По горнице поплыл терпкий запах ароматных трав.

– Кто тебя врачевать научил, дочка? – спросил Лихоня.

– Мамка, – ответила Липка.

– А где она сейчас?

– Померла.

– Стало быть, ты сирота?

– Лучше помогите раненого раздеть, – ответила Липка.

Ей даже не пришлось ничего говорить раненому: Узун и сам понял, что процедура будет болезненная, кивнул головой – мол, лей, я стерплю.

– Рана колотая, – сказала девушка, – Шить я ее не буду. Только промою. Подержите его кто-нибудь, больно будет.

Узун завопил так, что Афанасий Жила на улице испуганно перекрестился, а Анбал упустил только что пойманную курицу. Но Липка действовала уверенно. Умело наложила повязку из прокипяченного бинта на раненое плечо. Часть отвара, разбавив водой, дала выпить Узуну.

– Если к вечеру жар сильный не поднимется, значит, быстро поправится, – сказала она, закончив перевязку. – Отвар ему еще раза три-четыре пить надобно.

– Мы здесь подождем, – сказал Субар.

– Лучше бы убраться побыстрее, – заметил Лихоня. – Как бы заступники не нашлись.

– Кто, холопы? Саблей по голове, и весь разговор. Теперь поесть бы. Эй, девка, у тебя мед есть?

Липка молча кивнула, пошла за медом. Узун успокоился, дыхание у него стало ровнее, губы перестали подергиваться; видимо, рана стала меньше болеть. Субар подошел к постели раненого, пощупал его лоб – жара не было.

– Молодец девка! – прошептал он.

Громко топая, в горницу ввалился Анбал, неся в каждой руке по курице. Он уже успел свернуть им шеи.

– Барана позже прирежу, – пообещал он. – Запасем ествы на дорогу, и в путь. Эй, девка, куры ждут, когда их ощиплют и сварят.

Липка вернулась с кухолем меда, поставила на стол. Торчин улыбался ей, а она смотрела на мертвых кур. Это были совсем молоденькие несушки, только прошлой осенью начали нестись.

– Чего смотришь? – спросил недовольно Анбал. – Ощипывай их и вари похлебку. Пузо от голода сводит.

– Не ори, лучше меду выпей, – Лихоня налил из кухоля торчину, Субару и себе. – Эх, хорошо смерды стали жить, выстоянный мед пьют! Так, глядишь, скоро начнут в золоте-серебре ходить.

– Я и гляжу, больно деваха нарядная, – отозвался Анбал. – Прямо боярыня, ягодка садовая. Чего разоделась-то, хорошая? Не для меня ли?

– Не для тебя, – непослушными губами ответила Липка.

– Что-что? Не для меня? – Анбал отставил ковш с недопитым медом, ладонью вытер рот. – А чем я для тебя плох? Неказист, али рожей не вышел? Или ты только с хозяином своим по сеновалам шалаешься?

– Анбал, оставь ее, – сказал Лихоня. – видишь, девка справная, не надо ее обижать.