Татьяна Садыкова - Возвращение к истокам (СИ)

- Я всегда готов тебя выслушать, ты же знаешь.

- Знаю… порой, я вспоминаю те наши вечера и жалею, жалею себя, что упустила тебя. Ты всегда был таким светлым, добрым, и мне хотелось упиваться им, но каждый раз, мне было все мало. Я пила, осушала до дна, не давая возможности заполонить пустоту, а когда мне его больше не доставало - уходила. Ты его вновь копил, заполнял до краев, и все начиналось по кругу, как безумный танец, который все никак не хотел заканчиваться. Ты был для меня медленным ядом. А Мики… он другой. Не такой, каким я его считала раньше.

- И какой же?

- Печальным и с невыносимой тоской на сердце, пустоту которого он никак не может заполнить. За этой маской безалаберного хама и легкомысленного дурачка скрывается нечто большее. Ты видел его глаза? Лицо улыбается, он шутит, смеется, а глаза словно мертвые. И ночью это особенно заметно, когда он отклеивает свою фальшивую маску и, думая, что его никто не видит, сидит перед камином и смотрит на огонь. Словно, гротескная статуя, будто на его плечи свалили все проблемы мира, а он не может их решить…

- Пожалела? - вздохнул я, теперь понимая, на что повелась Алия.

- Пожалела… - согласилась она, с печалью смотря в свою кружку. - А кто бы не пожалел? Да, сперва он был для меня просто мимолетным увлечением на пару ночей. Так. Чтобы наконец-то отомстить ему за все унижения - если не на работе, то хотя б в постели. Но потом… Ники, похоже, я стала его понимать. Знаешь, захотелось научить его улыбаться. По-настоящему. Так захотелось, что уже не могу без него. Люблю… на свою голову.

- Дура ты, Алия, - в сердцах сказал я. - Причем, жалостливая.

Она покаянно кивнула головой и даже не возмутилась. Видно и вправду понимала, какая же она умная женщина, раз вновь наступает на те же грабли. Или еще того хуже - роет себе уютненькую могилку этими же самыми граблями.

А ведь Алия всегда любила таких обездоленных. Сперва я, потом он. Не нужны ей сильные, уверенные в себе мужчины, которые армию с плевка уничтожат, да русло реки вспять повернут. Ей нужно о ком-то заботиться, нужно лечить, но не тело, как делаем мы, целители, а душу. Мазохистка недоделанная. И зачем так себя мучить? А его? Когда курс лечения пройдет успешно и он ей станет не нужен? Было уже такое. Проходили. Растормошила меня, да и начались скандалы, битье посуды лабораторной, реагентов. Этой дамочке постоянно нужен адреналин и спокойная жизнь ей претит, кажется болотом. Я вот ей со своим спокойным и мирным характером этого не дал. А сможет ли он? Хотя это синеволосое чудовище еще как сможет.

- Но это еще не все, - тихо произнесла она. - Я… всегда боялась за него. И подумала, может, ты бы мог ей помочь. Хоть как-то.

Я пододвинулся поближе, принявшись слушать.

- Он плохо спит, постоянно мечется, бормочет во сне… - Алия нахмурилась, переживая за своего сожителя. - А как проснется, причем так резко, чуть ли не подскочив, весь дрожа, укутается в одеяло и бормочет себе под нос какую-то детскую считалочку. И не просто сидит, а покачивается из стороны в сторону.

Дознавательница судорожно вздохнула, немного дрожа всем телом, видно в красках вспоминая пробуждения Микио.

Волновалась. Неужто и вправду любила?

- Ты ведь знаешь, что со временем все иллюзионисты сходят с ума?

Немного помолчав и, видно, взяв в себя в руки, она произнесла, то ли отвечая, то ли продолжая прерванный монолог:

- Я как-то спросила у него, почему он постоянно, как проснется, произносит эту глупую считалочку. Какой-то утренний обряд? И вправду оказался, что обряд, - она глянула на меня. - Ники, он просто боится забыть себя. Боится однажды крепко уснуть и утонуть в этих проклятых образах, которые он постоянно создает. А я ведь не знаю, как ему помочь! Совершенно не знаю, а он страдает! Я же вижу! А теперь он пропал, и я не знаю, что с ним!

Сильная и отважная женщина, которая никогда не опускала руки и всегда старалась скрывать свои слабости, горько заплакала. Кружка с вкусным липовым чаем задрожала, а в него стали падать частые соленые капли. Она пила этот горький соленый чай, прижимаясь к моему плечу, и выплескивала все напряжение, тревогу, что скопились в ее душе за эти недели.

Оставить ее одну я смог только вечером.

***

На следующее утро она пришла в себя и убежала вновь искать свою потерю, обещая меня держать в курсе дел. Я же заверил ее, что как только поиски артефакта принесут плоды, пошлю за ней вестника. Мы стали заговорщиками, и, что ни говори, на моей душе стало легче. Теперь муки совести меня совсем не тревожили, а Алия, выговорившись, обрела в себе новые силы на поиски.