Денис Луженский - Воин вереска

— Я и сейчас лучше тебя, — голос его неожиданно дрогнул, в нём ржавой железкой звякнула неуверенность.

— Был лучше, — твёрдо повторил Рэлек, ведомый неясным ещё предчувствием. — Я — воин, Анг. Я остался воином. Я не умер, я всё ещё жив. А ты?

Рапира медленно опустилась. И левая рука, сжимающая кинжал, тоже опустилась.

— А я… — глаза Ангвейла потускнели, как давеча за столом. — Я сдох, Тихоня… Четыре года назад посреди Пустошей воин во мне сдох, как наевшаяся отравы крыса… Среди этого проклятого белого вереска… Он снится мне по ночам… Вереск… Вереск… Каждую ночь, как глаза закрою…

Рэлек, уже собравшийся атаковать, пока противник не пришёл в себя, вздрогнул, будто от пощёчины. И удержал тело от убийственного рывка.

— Белый вереск… — взгляд Красавчика остановился, он смотрел сквозь Рэлека, не видя его. — Ты ведь знаешь, в этих бесом взятых Пустошах он цветёт, даже когда солнце выжигает всё окрест. Тогда, после Ченгри, лето было — самый его разгар. Жара… в прошлом месяце не так жарило, как тогда. Всё высохло, выгорело, кроме этого проклятого вереска. Мы чуть не подохли, в Глет пробираясь, а тут ещё турги… Поладить не смогли, пришлось за сабли хвататься. Трое наших по стреле схлопотать успели, пока мы до стрелков добрались. Разъезд косоглазых порубали, конечно, вдрызг — всех семерых, никто не ушёл — но ведь ясно всем: скоро этих недомерков хватятся, мертвяков разыщут и по нашим следам рванут. А воды уже нет почти, кони едва идут, жара из сёдел валит, и Пустошам ни конца, ни края… Словом, крепко нас тогда прижало, Тихоня. Даже под Зейном не так крепко было… Кто-то на привале обронил, вроде бы Блэнк, пока Коготь и Носач не слыхали: «Всё зря, мол. Поляжем тут все, а за что? Польстились, дурни, побежали за лучшей жизнью прямиком в Жёлтую Геенну. Герцогу всё равно ничего не светит». На трепача, понятное дело, шикнули, но как-то вяло, без пыла. Небось, каждый подумал, что парень болтает много, конечно, но по сути-то прав. Можешь мне не верить, но я почуял тогда: бунтом попахивает — это против Когтя-то… Да… А наутро выехали мы к тому хуторку… Одно Небо знает, что он там делал посреди Пустошей. Домишко маленький, ветхий, во дворе — колодец, яблони, в хлеву — только козы, да куры, и тех едва по полдюжины всего. А в доме — двое… Брат и сестра, совсем молодые оба, девчонка только-только в сок входить начала… Родители, небось, померли. Я потом за оградой две могилы старых нашёл…

Слова Анга с трудом пробивались сквозь гулкое биение крови в висках. Рэлек слушал его, до боли стискивая пальцами рукоять сабли, спина взмокла от холодного пота…

— В дом пошёл сам Коготь, с ним Юрден и Нейт. Мы снаружи ждали с самострелами. После тех тургов все сами, как тетивы натянутые. И тут Носач выволакивает на крыльцо девчонку… Красивую… Волосы — как грива у вороного… Он её, ублюдок, прямо с крыльца — наземь, ребятам под ноги. И говорит со смешком: «Только не деритесь, бесы. Разыграйте по-честному, кто первым будет». Я сперва подумал: ослышался, а тут из дома сам Коготь вышел… и первым делом на меня уставился. Глаза у него… В общем, понял я всё без слов: «Дёрнешься, Красавчик, тут и ляжешь. И даже зарывать никто не станет». Знаешь, Тихоня… надо было там лечь тогда… Хоть умер бы, как жил до того… солдатом бы умер, не тварью… Но в тот день… стою перед Когтем, рука к сабле тянется, а в голове одна-единственная мысль: «После всего, что пережил, подохнешь, как пёс, от рук своих же товарищей! Кому что докажешь-то?! Не дури!»

Лицо Вельда скривилось в усмешке, больше похожей на гримасу боли.

— Коготь тогда всё верно рассчитал с этой девчонкой. Больше за его спиной никто ни полслова не пикнул. Да и тургов больше не видели. Через три дня были уже на порубежье…

— Через день, — возразил Рэлек почти машинально. — Это самое большее.

— Три, Тихоня, три. Я те дни помню, как… Что? О чем ты?

Ангвейл будто очнулся, его взгляд снова сосредоточился на Рэлеке. В плавильном котле тоски всплыло недоумение.

— Домик среди Пустошей, — сказал Рэлек, помедлив, — полдюжины яблонь, колодец. Я был там шесть дней назад. И твою чернявую тоже видел.

— Врёшь! — выплюнул Красавчик, рывком поднимая рапиру. — Врёшь! Она умерла тогда! Коготь приказал за собой прибрать и я… Я сам!.. Лично!..

— Вердаммер хинт, — прошептал Рэлек. — Ты…

— Что, что мне оставалось?! Коготь сказал: «Если ты этого не сделаешь, Ангвейл, то не сделает никто». Понимаешь?! Они собирались всё там сжечь! Они сожгли бы её! Живьём!