— Ты меня не бойся.
Обронил слово, и самому неловко: к чему брякнул-то? Ведь и без того видно, что девчонка нимало не боится…
Откуда возник на его пути этот маленький хуторок? Ни дороги вблизи, ни иных признаков человечьего жилья. Наткнуться на него посреди Пустошей — уже было чудом. В низинке меж двух невысоких холмов, на сплошном ковре цветущего вереска — аккуратный, словно игрушечный, домик под охряной крышей из крашеной дранки. Ни подворья толкового, ни хозяйства — только домик да пяток невысоких яблонь. Да выложенный диким камнем колодезь и потемневшие доски навеса над ним.
А на низком крылечке — стройная девичья фигурка с кувшином. Будто только и ждала, что вот-вот из-за холмов кто-то выйдет к ее кукольному обиталищу.
— Да я и не думала бояться-то, — чернявая смотрит с отвагой истинной доверчивости: «Правда не боюсь! Ни капельки! Ну, неужто ты сам веришь, что меня кто-то может обидеть?!»
Искренняя у нее улыбка, щедрая… а на душе отчего-то не теплеет. Непривычна для него такая вот душевная щедрость. Не по себе от неё как-то… Отвык? Да, отвык. За последние восемь лет — напрочь. Страх в чужих глазах полюбить не смог, но смириться с ним — смирился. И перестал убеждать случайных людей, что бояться его не стоит. Ведь коли подумать хорошенько, пусть уж лучше боятся. Каждый из «отпрысков» Ласа Кладена заслужил этот страх сполна. И с чего вдруг ему захотелось убедить незнакомую девчонку в обратном? Может… и не для неё вовсе сказал те слова?
— Устал, небось, — говорит девушка. — Давно в дороге, добрый человек?
Опять «добрый человек»… Это она о нем, о Рэлеке из Гезборга по прозвищу Тихоня. Посмеялся бы, да смешного мало. Наивная деревенская дурочка, сколько же она прожила в своей глуши, что не шарахается при одном только взгляде на его щёку, едва прикрытую редкой бородой?
— Давно, — он протягивает ей опустевшую кружку. Что тут ещё скажешь… Что последний раз видел человеческое жильё три недели назад? Что вторую неделю вокруг — ничего, кроме белого вереска на холмах и болот в низинах? Что пятый день шагаешь пешком, потеряв коня посреди Пустошей? Что два последних дня у тебя во рту побывали разве что скудные капли росы, потому как от жары пересохли даже болота со ржавой тухлой водой? И поэтому теперь, после всех этих мытарств, радушие незнакомой девушки больше удивляет и настораживает, чем приводит в умиление. Ведь смутные ныне времена. Недобрые.
А чернявая — знай блестит глазами и улыбается. Странной, чуть отрешённой улыбкой, словно и не тебе вовсе рада, а всему белому свету. И откуда такие берутся?
— Где родичи твои?
В ответ на осторожный вопрос девушка беспечно пожимает плечами:
— Одна здесь живу.
— Совсем?
— Совсем, — она снова пожимает плечами. — Почему ты пеший? Здесь так не ходят, здесь только на лошадях.
— Да иду, вот…
Он вспоминает ту остановку у пересохшего ручья, неожиданное ощущение близкой опасности, и щелчок тетивы самострела где-то на вершине холма. Человек сумел уклониться от бельта, конь — нет. А стрелка Рэлек в сгущающихся сумерках даже не разглядел.
— Ты, верно, совсем умаялся идти, — говорит чернявая. — Заходи в дом, добрый человек. Поешь и отдохни хоть до утра.
И смахивает со лба сбившуюся тёмную прядку…
* * *
…смахивает красивым, замечательно небрежным женственным движением… встряхивает головой… чёрные волосы — точно оживший обсидиан… карие глаза озорно блестят… вот шевельнулись призывно алые губы … что-то говорят?.. манят?.. соблазнительный изгиб юного девичьего тела… трепет ресниц…
…И вот это тело уже падает в жухлую траву, осатаневший от воздержания мужчина наваливается сверху, ломает отчаянное сопротивление, жестоко и жадно сминает податливую плоть… Над холмами поднимается и гаснет в полуденном мареве отчаянный крик…
* * *
Рэлек вынырнул из омута наваждения. Резко сел, уставившись в темноту, провел рукой по лбу. Пальцы предательски дрожали, лицо покрылось бисеринками пота. Хлынувшая из каких-то потаенных глубин рассудка волна дикого желания разбилась вдребезги о стену ужаса и отвращения к самому себе.
«Вердаммер хинт! Похоже, дошел ты до точки, старый пёс! Слишком долго был один и от одиночества начинаешь сходить с ума!»
Это всё чернявая — её вина. Маленький игрушечный хуторок, как мираж, возник среди вересковых холмов и, как мираж же, растаял за спиной, но что-то осталось в сердце, никак не позволяющее его забыть.
Читать дальше