Алина Борисова - Край забытых богов[СИ]

А вот о том, что она в те дни уже очень тяжело болела, я говорить не стала. И даже о том, что она уже умерла… Вампиры хотят быть вечными. И неуязвимыми. Хотя бы в глазах людей. Их уязвимость и смертность — еще одна их страшная и горькая тайна.

Я рассказывала о ее доме на маленьком острове посреди Великой реки, о беседке–фонтане над самой водой, и как по ночам засыпаешь под журчание струй. Как она расспрашивала о нем дни напролет и даже хотела, чтоб я осталась с ней жить. И о Ринхэре рассказывала, как мы лазили с ней на скалы, так высоко, что кажется — весь мир на ладони. И как я сломала руку, а она испугалась, что это уже навсегда. А потом она влюбилась в Лоу, сочтя его загадочным и недоступным…

— А ты его ненавидишь, — кивнул отец, полагая, что понимает мои эмоции.

— Я? Нет. Уже нет.

Он взглянул изумленно, а я лишь пожала плечами.

— В детстве все бывает так просто, пап. Все вокруг либо черное, либо белое. Он убил мою Лизку, отдав ее любовь на поругание своим друзьям. Он об этом ни дня не жалел, он и Рин бы убил, будь она человеком. Просто, чтоб любовью своей не досаждала. И это зло, и жестокость какая–то запредельная… А меня он спасал. Выхаживал — день за днем, как беспомощного младенца. И я ему дважды обязана жизнью. В прямом смысле, без метафор. Ну и как мне его ненавидеть? Я жила в его доме, я провела наедине с ним больше времени, чем с кем бы то ни было еще в своей жизни…

— Ты… жила с ним ?? Но как же… А Анхенаридит?

— Анхенаридит… А Анхенаридит сидит за одним из столиков этого ресторана и прекрасно нас слышит. И я, наверно, не буду делать вид, что этого не понимаю. Но все же отвечу. Сложно все с Анхенаридитом. Гораздо сложнее, чем с Лоу… Может быть, потому, что он мне куда дороже. И то, что легко простить приятелю и другу, гораздо сложнее простить любимому. Да и список куда длиннее… А ведь хочется, чтобы тот, кого ты не в силах изгнать из своих мыслей, был идеальным. Во всем… Так не бывает, я знаю. Я вечно ищу того, чего нет. А Анхен — он такой, какой есть, и другим не станет. И он любит меня. Ну а я — его. И, наверное, это главное. Последнее, что у меня осталось. Любовь. Его любовь. Разве не в этом — смысл и счастье всей жизни?

— Ты это мне объясняешь или себя уговариваешь?

— Я хочу попытаться, — качаю я головой. — Я просто хочу попытаться. Знаешь, мы с ним столько раз пытались, и каждый раз не выходило. Возможно, я просто не понимала главного, не умела ценить того, что имела. Не пыталась принять…

— А возможно ты просто однажды увлеклась — как ты там говорила про свою подружку — «загадочным и недоступным» вампиром. И свой интерес, а потом и зависимость от него перепутала с любовью. И теперь тот простой факт, что он тебе не подходит, ты пытаешься оправдать чем угодно, кроме банального: он тебе не подходит.

— Интересная у вас, однако, семья, — Анхен возник в проеме двери внезапно: вроде только что не было, а теперь — уже стоит. — В то время, как любой человек этой страны, от мала до велика, был бы счастлив самим фактом того, что я просто изволил обратить на него внимание, тут папа учит дочку, что «этот вампир для нее не достаточно хорош». Сразу видно, в кого пошла девочка, не перепутать.

Анхен не злился, нет. Он был спокоен. Как–то излишне спокоен. И даже обреченно спокоен, хоть и прячет эту обреченность за легкой насмешкой. Словно выслушал приговор, которого ждал. А впрочем — что я знала о прошлом их разговоре, том самом, в кабинете куратора, «который, возможно, один куратор и помнит»? Лишь то, что отец тогда в выражениях не стеснялся, а Анхен тех выражений не забыл. А значит, не мог не предполагать, что скажет папа, когда вновь вспомнит события тех дней. Но все же привел меня к нему. Позволил встретиться. Позволил вспомнить.

А папа встал. Спокойно, без суеты. Однажды он уже победил свой страх. И свою веру, что можно просто тихо отсидеться, соглашаясь со всеми предложенными правилами. В тот день, когда одел свой лучший костюм, отправляясь на встречу с вампиром. С которой не очень рассчитывал вернуться, но не видел иного способа спасти дочь.

— Светлейший Анхенаридит, — папа чуть склонил голову, приветствуя Великого. — Я, прежде всего, глубоко благодарен вам за возможность вновь видеть дочь. И возможность знать, что она моя дочь, а не просто прекрасная незнакомка.

Анхен кивнул, проходя к нашему столу.

— Да вы садитесь, Сергей, садитесь, — он и сам сел, невозмутимый, подчеркнуто деловой. — Я тоже рад, что ваша память вернулась. К сожалению, в случае с вашей женой помочь не смогу ни я, ни кто–либо другой, там ситуация необратима.