Алина Борисова: По ту сторону Бездны[СИ]

Рано или поздно это должно было случиться. А случилось сегодня. Я подошла к остановке, а там стоял одиноко Петька, рассеянно глядя вдаль, ожидая автобус. Глупо было бы делать вид, что мы не знакомы.

— Привет, — я остановилась прямо перед ним.

— Привет, — энтузиазма он не выказал.

— Как жизнь?

— Как обычно, лучше всех.

Я немного подождала ответного вопроса. Не дождалась.

— Ты далеко? — вновь попыталась завязать разговор.

— Далеко.

И вновь ни энтузиазма, ни ответного интереса.

— Мне так жаль… — попыталась объясниться.

— Жаль? — возмутился он. — Ты сбежала от меня с первым встречным, даже не попрощавшись! Затем позвонила сообщить, что вы с ним в первый же вечер!.. И теперь ты говоришь, что тебе жаль? Что, он так плох был в постели?

Ну вот почему у мужиков все мысли только про постель? Можно подумать быть плохими в чем–то другом они просто не в состоянии! Или их постельная ловкость все искупает!

— До постели, к счастью, не дошло, мы поругались раньше. Но «жаль» я сказала не про это.

— Вот как? Так чего же тебе тогда жаль?

— Того, что мы больше не дети, Петька. Что нельзя остаться просто друзьями. Что ты влюбился в меня, а я в тебя нет, и теперь мы должны разбежаться в разные стороны, позабыв все хорошее, что нас связывало. Целая жизнь, Петька. Мы были с тобой рядом целую жизнь. А как только попытались быть вместе — все тут же сломалось.

— И зачем ты мне все это рассказываешь?

— Я скучала без тебя, Петька, правда.

— И что? Предлагаешь опять «сбежаться»? — весьма язвительно поинтересовался мой бывший друг.

— Дважды на те же грабли? Да нет, конечно. Нам и тогда–то не стоило… Все равно ничего не вышло, а в результате я потеряла друга.

Петька не ответил, и какое–то время мы просто молчали.

— На самом деле ты любишь его , верно? — вдруг огорошил меня Петька.

— Кого?

— Вампира своего, кого ж еще. Да только что–то у вас с ним не срастается. Толи не нужна ты ему, толи еще что. Вот ты и мечешься. То ко мне, чтоб его забыть, то к этому Антону, потому как он на Анхена похож и вообще под вампира косит. Да только все равно подделка.

Антон–то? Подделка, кто ж спорит. Да вот только не под вампира, а прямо наоборот. И Петьке об этом при всем желании не расскажешь. Не поверит. И много еще о чем не расскажешь. Хотя…кое о чем точно сказать стоит.

— Он взял меня к себе секретаршей.

— Анхенаридит?

— Да.

— Ты рада?

— Нет. Да. Не знаю. Я в ужасе, если честно.

— В ужасе? — Петерс глянул на меня весьма недоверчиво. — Разве ж это не самая заветная мечта любой студентки: стать избранницей куратора? Да к тому же ты к нему неровно дышишь, да и он явно интересуется. Не понимаю, что ж ты от радости–то не скачешь? Или у него требования высокие, боишься, не потянешь?

— Боюсь я многого, Петька. Но главное — ты не поверишь — очень жить хочется.

— Да ты совсем сбрендила, мать! Жить–то тебе кто мешает? Сама ж говорила, что Анхенаридит тебе эту самую жизнь и спас, и поддерживал в трудную минуту.

— И спас. И поддерживал, — согласилась я. — Знаешь, он ведь меня на эту должность взял тоже в виде спасения и поддержки.

— То есть?

— Да из университета меня выгоняли. За оскорбление чести и достоинства вампиров — Учителей и Создателей человечества.

— Че–го? Не, подруга, я тебя, конечно, знаю, и скажи мне кто, что ты ректора по матери послала — я бы не удивился, с тебя станется. Но вампиров — даже ты бы оскорбить не сумела!

— Ну, вампиров и не сумела, — хмыкнула я, вспоминая. — Ржали, словно лошади. За них люди поспешили оскорбиться. Знаешь, есть у нас такой в универе — Общественный Совет, за моралью следит. Вот моя мораль им не подходила, попытались выгнать. А Анхен не дал. Да еще и работой вот обеспечил. Да только помощь вампира стоит дорого. Боюсь, ни сил, ни жизни не хватит расплатиться.

— Слушай, да прекрати ты пургу молоть, слушать тошно. Когда это вампиры за помощь людям что–то взамен просили? А уж тем более жизнь? Жизнь свободного человека бесценна и священна — это закон.