Лев Вершинин: Последняя партия

Толпа плясала и пела, длинноногая шлюшка чмокнула офицера в щеку, он махнул рукой и исчез из кадра, а «волки» висели, вывалив быстро набухающие языки, и крайняя, что на левом чугуне, с закопченным веснушчатым личиком, совсем уже не была похожа на Ильду, потому что Ильду нельзя представить мертвой. Но ведь Ильда тоже клялась защищать завоевания Свободы, она входила в фабричную ячейку, она никогда не предаст… значит, ее тоже могли за эти дни найти купленные шакалы и вот так же, на улице…

Нет, только не это, не хочу, не хочу, не хочу.

Дан заскулил тихонько, до того жутко, что сам испугался и, забивая ужас, крутанул до отказа ручку звука.

— …и убийствами из-за угла, — вопил диктор, — не остановить поступь выстраданной народом революции!

Он поперхнулся; даже тренированное горло все же не было луженым, а говорил диктор, много часов подряд, без подмены. Вместо выдержанной, отточенной паузы фраза оборвалась булькающей хрипотцой.

И тогда Дан плюнул прямо в экран, в сухое испуганное лицо.

Не смей, сволочь! Вот это — не смей!

Что ты знаешь о революции?!

…В сущности, Команданте предполагал нечто подобное, особенно после Тынгу-Темиша и идиотских приказов Эмиля. Во всяком случае, семью он отправил на побережье за три дня до событий и поэтому был вполне спокоен, когда внизу, около входа, затрещали выстрелы. Все логично. Пар не мог не вырваться. Следовательно, необходимо принимать меры.

Следовало бы соединиться с Эмилем. Команданте попытался сделать это. Вертушка безнадежно молчала. И это логично, подумал он, пожав плечами. Этого тоже следовало ожидать. Вообще-то, в тот день, когда называешь себя Хефе и сам о себе говоришь в третьем лице, следует подавать в отставку. Симптом, что ни говори. Но я позвонил, вот что важно. Запись звонка есть, мое «алло» никуда не денется. Я был лоялен, я не сбежал, это зачтется.

Команданте аккуратно повесил трубку, запер ящики стола, сейф и нажал кнопку вызова ячейки самообороны. Не все же разбежались. Он не ошибся: в кабинет влетело шестеро; меньше, чем положено, но больше, чем надеялся.

Он открыл шкаф и раздал автоматы. Сам тоже взял. Проверил оружие — не торопясь, умело, рисуясь немного, но рисуясь вполне рассчитано. Как и предполагалось, на лицах ребят скользнуло удивление. Команданте хмыкнул. Что, парни, не ждали? Думали, старичок — развалина, реликвия с одышкой? А я — вот каков, можете пощупать, не хуже вас, хотя мне, между прочим, вдвое против вашего. Или втрое. Смотрите, и учитесь.

Команданте заставил себя помолодеть. Нельзя иначе; эти парнишки обязаны понять, что я — тот самый Команданте-Два, еще из тех времен, до оккупации, что я «рысь из Корриенте», черт побери; рывок на Тхэдонган, первый танк в столице — это все я, ребята, смотрите и проникайтесь, вы обязаны проникнуться, потому что вы нужны мне; без вас не выбраться, а значит, и не вернуться, а я, ребята, ваша надежда, золотой запас революции, вот в чем штука…

— Дети, революция в опасности! — вот что сказал Команданте, когда они набили подсумки автоматными рожками.

Время поджимало, но он говорил — быстро и точно, глядя прямо в круглые юные глаза, давя взглядом. Говорил о революции, которая страждет и зовет, оврагах ее, которые изнывают от нищеты, потому что погрязли в роскоши; все это было совершенно в стиле Эмиля, но отчего-то именно эти слова заводили ребят все сильнее и сильнее.

Может быть, поэтому Эмиль и стал Первым? — мелькнула мысль. — Я всегда искал в словах смысл, а он орал, не думая, но меня слушали, зевая, а он заводил их так, что можно было воплями зажигать спички. Так что ж, детки, сможете ли вы бросить революцию под ноги бандитам? — почти кричал Команданте и у парней каменели скулы, а пальцы жестко белели на стволах. Сама революция говорила с ними; Господи, думал старик, не слушая себя, как же мало времени, непростительно мало, двоих немедленно на побережье, пусть помогут моим уйти в море, там легко переждать, чем бы ни кончилось; «Шкиптар» надежная яхта, сколько валюты вбухано, она не подведет, внучки не пострадают; у старшей больное сердечко, она испугается, когда эти явятся и начнут топать сапожищами по паркету, они ж не додумаются одеть тапочки, нет, только на яхту, и картины, обязательно картины, это бесценнейшее завоевание революции, им нельзя пропасть, эта сволота уничтожит их, она ж ничего не понимает в старых голландцах…

— За мной, товарищи!

И молодые побежали вслед за товарищем Владо, к низенькой двери, совсем незаметной, окрашенной в мрамор, под цвет стены. Только один вдруг бросил автомат и замотал головой, испуганно всхлипывая. Команданте пожал плечами: твое дело, как сердце велит, так и поступай, но высокий парень с темными усами, резко обернулся и вскинул автомат, сломав трусишку пополам.