Татьяна Богатырева - Мастер теней

Поймав за волосы, Стриж заглянул ей в глаза. Мокрые. Не смеется, плачет. Сумасшедшая. Любимая… Моя.

— Мой, — всхлипнула она.

Вместо ответа Стриж опустился на колени, усаживая её на себя, и поймал губами её удивленный стон — дурманно сладкий, пахнущий вином и фейской пыльцой.

Птицы, сотня бумажных птиц, освещали зазеркалье нереальными разноцветными огоньками и шуршали на разные голоса бумажными крыльями. Сначала Дайму показалось, что Шуалейды нет, только птицы. Но через миг в нос ударил запах фейской пыльцы, заставив сердце болезненно сжаться от воспоминаний, и в мерцающем хаосе проявилась сидящая на ступенях фигурка. Одна.

— Шу?.. — едва успел шепнуть Дайм, как скрипнула дверь в ее покои, полоса света легла на паркет, а поверх неё — тень мужчины.

— Что стоишь? Тигренок!

Шуалейда странно и хрипло засмеялась, а Дайм оглянулся на стол, где должен был стоять бокал вина, в котором купалась фея. Бокала не было — а Шу была безнадежно пьяна.

Схватившись за раму зеркала так, что пальцы утратили чувствительность, Дайм смотрел на двух сумасшедших и почти не дышал: надо бы отойти, оставить их одних, не дело это, подглядывать. Но вдруг Шу понадобится помощь?.. и разве это не обязанность, главы Канцелярии, знать все и обо всех?.. и… к шису отговорки. Слишком больно видеть несбывшуюся мечту — так больно, что не оторваться.

Те двое в зазеркалье не замечали его, занятые друг другом. А Дайм вглядывался в окутывающее их серебристое сияние, не в силах поверить, что они сами не видят предопределенности, и все дерутся, как неразумные дети. Вот только чувства совсем не детские.

Дайм вздрогнул, когда плеть коснулась кожи Стрижа — словно удар ожег его самого. И слезы Шу щипали глаза, словно его слезы. А дальше Дайм перестал различать, где кто, и не пытался думать, утонув в чужой любви, захлебнувшись чужим счастьем — горьким, как проклятье, сладким, как мечта.

Лишь когда женщина в зазеркалье уснула на руках у мужчины, Дайм осознал себя. С трудом разжав задеревеневшие пальцы, он отступил от зеркала, опустошенный, усталый, совершенно неправильно счастливый и…

Странная, совершенно неправильная мысль все больше владела им, заставляя сердце биться птицей. Когда убийца уложил Шуалейду на постель, снял ошейник, оставил его на подушке рядом с Шу, поцеловал её и забрался на подоконник раскрытого настежь окна, Дайм уже знал, что делать дальше.

— Лети, Стриж, лети, — шепнул он одними губами, глядя на развернувшиеся за спиной убийцы призрачные крылья. — Спорим, далеко не улетишь?

Спорить с Даймом было некому, но в намеченном на ближайшие дни тонком деле он не нуждался ни в советчиках, ни в помощниках, ни в праздных зрителях. Там, в зазеркалье, глупые дети доиграли финал грустной сказки. Но задери его ширхаб, если не удастся все повернуть в нужную сторону. К вящему благу Империи, читай — Дайма Дукриста.